Сила неведомая - [62]

Она рассмеялась.

– Если вас это утешит! Но я была за штурвалом, только пока вы спали. Это ничто! Доброй ночи!

Она их покинула, взбежав вверх по садовой дорожке лёгкими шагами, будто ребёнок после каникул, и исчезла.

– Однако то, что она называет «ничем», – сказал Гаспар, глядя ей вслед, – это и есть всё!

Глава 20

В продолжение нескольких дней после приключений в Великой пустыне Моргана предпочитала оставаться в полном уединении. Исключение было сделано только для леди Кингсвуд и домашней прислуги, больше она ни с кем не виделась и была недоступна даже для дона Алоизуса, который приходил несколько раз, движимый не только интересом, но и подлинным любопытством разузнать то, как она поживает. Многие жители окрестностей «Палаццо де Оро» то и дело перехватывали обрывки информации об удивительном летающем корабле, который они видели над своими головами во время его испытательных полётов, и, разумеется, они слышали нечто большее, чем просто обрывки информации, о его состоятельной владелице. Но сегодня острая страсть узнавать и выяснять уступила место какой-то гражданской апатии, которая приобретает популярность, – это полное безразличие, которому бывает слишком скучно интересоваться делами других людей и которое не станет беспокоиться, если услышит от соседа, что тот собирается пересечь Атлантику на корыте. «Какая разница!» – обычный ответ на все события и происшествия. Тем не менее размеры, скорость и бесшумность «Белого Орла» и тайна, окутывающая его строительство, несколько расшевелили тяжёлый ком человеческого теста под названием «общество», и передаваемые шёпотом слухи об уникальности изобретения Морганы достигли Рима, Парижа и почти даже Лондона без её ведома и согласия. Так что в некотором смысле её завалили письмами; и известные учёные из Франции и Италии, хоть и с недоверием к её успеху, сочли делом принципа разузнать о ней всё, а данных было не больше, чем об обычной богатой женщине или мужчине с их личными капризами. Убийца завоюет пристальное внимание всей прессы – его внешность, манеры, особенности будут подмечать и комментировать повсюду, но учёный, исследователь – человек, чья работа направлена на то, чтобы приносить пользу человечеству, едва ли упоминается, разве что в насмешливом контексте. Так что нередко случается, что общество ничего не ведает о своих великих представителях, пока те не перешагнут грань всемирной известности.

Моргана, однако, не имела желания, чтобы её знания или дерзновения подвергались оценке или признанию. Она была полностью свободна от амбиций. Она слишком много читала и слишком усердно училась, чтобы заботиться о так называемой «славе», которая, как ей было известно, всего лишь сиюминутная шумиха, в будущем обречённая погрязнуть в забвении. Она была сосредоточена на себе, но при этом не эгоистична. Она предчувствовала, что для осознания собственного жизненного пути, душевного и умственного состояния и возможностей для будущего развития достаточно было просто заполнить свою жизнь – ту жизнь, которую она инстинктивно воспринимала, как заботу о внутреннем семени бессмертия. Её странная беседа с Голосом из города в пустыне и быстрый взгляд, который ей было дозволено бросить на обладателя этого голоса, не столько её удивили, сколько утвердили в той теории, которую она долго вынашивала внутри, а именно, что существовали и иные человеческие расы, неизвестные большинству обычных мужчин и женщин, – расы, имеющие более высокую организацию и умственные возможности, расы, которые, по причине их высокой развитости, скрывались и прятались от современной цивилизации. И она вновь немедленно окунулась в океан научных проблем, где плавала с лёгкостью сильного пловца, устремив свой разум к звёздам.

Но всё-таки она не пренебрегала изысканным комфортом и прелестями «Палаццо де Оро», и жизнь продолжалась в этой очаровательной, мирной обители. Моргана всегда была добрейшей покровительницей для леди Кингсвуд и рассуждала с ней о женских банальностях, будто и не существовало в мире иных предметов для разговоров, чем вышивка и специфические лекарства от ревматизма. Она мало рассказывала – на самом деле, почти ничего – о её воздушном путешествии на Восток; кроме того, что она ею насладилась и что пирамиды и Сфинкс умалились до почти незначительных точек на земле, когда она глядела на них с воздуха, ей, очевидно, нечего было описывать, и леди Кингсвуд не настолько сильно интересовалась полётами, чтобы много расспрашивать. Одним ярким, солнечным утром, спустя неделю после её добровольного затворничества, она объявила о намерении вызвать из монастыря и увидеть дона Алоизуса.

– Я была несколько неучтива, – сказала она, – конечно, он интересовался, чем закончился мой полёт на Восток! А я не прислала ему ни ответа, ни письма.

– Он заходил несколько раз, – отвечала леди Кингсвуд, – и я думаю, что он остался весьма разочарованным отказом.

– Бедный преподобный отец! – Моргана улыбнулась. – Ему не стоит так беспокоиться из-за женщины! Что же! пойду и увижусь с ним прямо сейчас.

Леди Кингсвуд критически поглядела на неё. Моргана была одета в простое белое утреннее платье с голубоватым оттенком, а на голову надела широкополую тосканскую плетёную шляпу с голубыми небрежно обвивавшими её складками. Она являла собой милую картинку – одну из дышащих юностью женщин в возрасте за двадцать, так что леди Кингсвуд задумалась о том, не оказывают ли воздушные путешествия омолаживающий эффект.