Сила любви - [20]

Когда Гаутама Будда достиг просветления, он рассмеялся и сказал – не кому-то конкретно, а просто: «Какая нелепость! То, что я искал тысячи жизней, всегда было в глубине меня!»

Искомое находится в том, кто ищет. Поэтому в Упанишадах говорится, что найти это можно методом neti neti. Neti neti означает «ни то, ни другое»; это метод исключения. Ты все время отвергаешь, исключаешь. И в конце концов, когда отвергать и исключать больше нечего, когда ты стал совершенно пустым, ты находишь то, что искал.

Поэтому первое, что нужно понять: работа над собой дает тебе ощущение, что ты делаешь нечто положительное, но это не так. Работа над собой означает всего лишь отрицательный процесс: ты себя опустошаешь. И в тот миг, когда ты опустошил себя от ума со всеми его процессами, в тебе происходит взрыв спонтанности. Как только ты понимаешь, что этот процесс – отрицательный, между ним и спонтанностью больше нет никакого противоречия.

Спонтанность означает лишь то, что теперь ничто не мешает твоей природной сути себя проявить. Все камни убраны, все двери открыты. Теперь твоя натура может петь свою песню, исполнять свой танец.

Я использую оба выражения. Иногда я говорю «работать над собой», а иногда – «быть спонтанным». Логическое мышление обязательно найдет в этом противоречие, но никакого противоречия нет: ведь работа над собой означает neti neti, «ни то, ни другое».

Спонтанность не нужно создавать; если она создана – значит, это не спонтанность. Тогда действительно возникает противоречие: если она создана, культивирована, то, очевидно, это уже не спонтанность. Культивированная спонтанность не может быть настоящей – только фальшивой, притворной. Это будет псевдоспонтанность, всего лишь маска. Ты просто будешь играть, а по-настоящему спонтанным ты не будешь. И такая спонтанность не может проникнуть очень глубоко, она будет словно что-то нарисованное снаружи. Стоит немного поскрести «культивировано-спонтанного» человека, и от его спонтанности не останется и следа. Он просто играл, по-настоящему спонтанным он не был.

Настоящая спонтанность исходит из центра; она некультивированная, потому мы и называем ее спонтанностью. Ее невозможно культивировать, ее невозможно создать – да и не нужно. Если ты хочешь стать актером, если ты хочешь играть, тогда это совсем другое дело. Но помни: любая реальная ситуация тотчас же спровоцирует твой ум. Он моментально вырвется на поверхность, и вся спонтанность исчезнет.

На карнавале был гомосексуалист в костюме львицы. К нему подошел охотник с ружьем и сделал вид, что стреляет в него: «Бах! Бах!» – львица упала замертво. Гостей позабавила эта сценка.

Охотник собрался было уходить, но тут гомосексуалист снял маску львицы и вкрадчиво произнес:

– Сладенький, закон джунглей гласит: «Убил – ешь».

То, что культивировано, будет оставаться лишь на поверхности. Это будет просто драма, а не настоящий ты.

Итак, первое, что следует запомнить: необходимо открыть в себе спонтанность – или, точнее говоря, открыть заново, ведь в детстве ты уже был спонтанным. Но ты потерял спонтанность, потому что в тебе столько всего культивировали: дисциплину, нравственные принципы, добродетели, личность. Ты научился играть множество ролей и потому забыл язык своего собственного «Я».

Далее ты спрашиваешь: «Разве мы не должны быть настолько любящими, насколько это возможно?»

В любви нет никаких «должен», ей нельзя приказывать. Ты не можешь себя заставить любить так сильно, как только возможно. Но люди именно это и делают, поэтому в мире так не хватает любви. С самого начала мы делаем ребенка фальшивым, и фальшь порождает шизофрению, раздвоение личности, раскол. Каждый ребенок рождается целостным, а мы делим его на две части. Мы говорим ему, что следует подавлять и что выражать. Мы говорим ему, что он должен делать и чего не должен. При этом о чувствах самого ребенка никто не думает. А поскольку ребенок беспомощен, зависим, то вынужден нас слушаться.

Мы еще не научились быть с детьми демократичными – мы диктаторы. Мы говорим о демократии, но все наши методы, весь наш образ жизни сродни диктатуре. Они недемократичны – по сути, даже антидемократичны. Ребенку не разрешается быть собой, мы заставляем его быть кем-то другим. И ему приходится слушаться, ведь это вопрос выживания. Если он нас не слушается, ему грозит опасность: он не может жить один, ему приходится идти на компромиссы. А каждый компромисс – это фальсификация.

Мы говорим ребенку: «Я твой отец – люби меня!», как будто если ты отец, то ребенок, в силу какой-то природной неизбежности, будет тебя любить. Но если это неизбежно, зачем об этом говорить? Само наставление свидетельствует о том, что никакой неизбежности нет. Ребенок может любить, а может и не любить – все будет зависеть от тебя, от того, достоин ты любви или нет. А то, что ты его отец, еще ничего не значит.

Институт отцовства изобрели люди; отцовство неестественно, это нечто формально установленное. Может быть, однажды этот институт исчезнет, ведь когда-то его не было. Тысячи лет человечество жило без института отцовства. Вы будете удивлены, но слово «дядя» старее слова «отец», потому что до патриархата существовал матриархат. У ребенка была мать, а отца никто не знал, поскольку мать встречалась со многими мужчинами. Один из них был отцом, но кто именно – неизвестно. Поэтому все были дядями – все потенциальные отцы были дядями. В любом языке слово «дядя» старее слова «отец».