Сила искусства - [140]

К этому времени Марк Ротко уже превратился в отдельную американскую институцию – он удостоился чести представлять США на Венецианской биеннале, где ему удалось-таки обустроить настоящий «зал Ротко». Художник был приглашен на инаугурацию Джона Кеннеди, его считали величайшим из еще живущих патриархов «нью-йоркской школы». Но ничто из этого, как казалось, не доставляло ему особой радости. При всей своей славе и богатстве, он все чаще конфликтовал из-за денег. Из привычки прикладываться к бутылке с десяти утра развился алкоголизм, привычка прикуривать одну сигарету от другой спровоцировала проблемы с сердцем и легкими. Расстроенное здоровье и часто сопутствовавшее ему дурное расположение духа до предела накаляли отношения художника с женой. В то время, когда авангардом окончательно завладели поп-арт, яркие флаги, портреты Мерилин Монро и комиксы, картины Ротко под влиянием меланхолии становились все мрачнее. Современная живопись всегда была для него альтернативой популярной культуре, а не подспорьем в ее доминировании. Но теперь, как оказалось, галереи хотели именно такое искусство. Оставаясь верным манере живописи, которой придерживался на протяжении пятнадцати лет, художник занял оборонительную позицию, он был смятен и рассержен и обвинял «молодежь» в попытках его убить. Хотя правда состояла в том, что он убивал себя сам.

Когда же наконец он вырвался из колеи прежнего стиля, то его новым цветом стал иссиня-черный, цвет техасской нефти. В 1964 году, когда Доминик и Джон де Менилы, страстные коллекционеры современного искусства, потомки семьи, заработавшей огромное состояние на продаже бурового оборудования, предложили Ротко ровно то, к чему он так стремился, – часовню, выстроенную под его руководством; он ухватился за эту возможность обеими руками. Но то, что он построил, и созданные им для этого здания картины поглотили теплый свет полотен для Сигрэм-билдинг, взамен предложив подобие усыпальницы для человеческого духа. На первый взгляд строгий восьмиугольный зал кажется камерой, где хоронят заживо, финальной черной точкой на пути Ротко сквозь сияние. Колышущиеся вспышки света по краям цветовых полей, те самые солнечные пятна, были уничтожены. На их месте появились покрытые матовыми слоями черной краски поля с четко очерченными краями. Но визуально это еще не конец истории. Между двумя панелями одного из триптихов, раскинувшимися, точно вороновы крылья, располагается шероховатое темно-фиолетовое поле со снисходительными разводами и подтеками. Модуляция кажется незначительной, но облегчение, испытываемое зрителем после жесткого черного цвета, становится приглашением в другую вселенную. По мере того как глаз привыкает к этой поверхности, ее бархатистый оттенок начинает распространяться и рассеиваться в пространстве, словно воздух, ворвавшийся в запечатанную прежде камеру. Моя подруга, американская актриса (потомок целой династии мясников), несколько лет назад собиралась сниматься в известной своей сложностью роли на натуре в Техасе и решила «войти в образ», проведя ночь в часовне Ротко, – подозреваю, что подобный опыт не наполнил бы большинство из нас к утру бодростью и готовностью к решительным действиям. Но нет, по ее словам, это было чудесно. «Выйдя из часовни, я ощущала такую легкость». Ротко бы такая реакция понравилась.

Самому художнику в этот период легче не становилось. В 1968 году он перенес аневризму аорты, которая чуть его не убила. Затем начал серьезно пить. Брак с Мелл распался. Но Ротко всегда опровергал клише. Свет на его картинах не исчез, наоборот, к нему вернулось сияние. Это был не сияющий взрыв начала пятидесятых – в конце шестидесятых свечение почти всегда противопоставлено участкам черной как смоль темноты. Но это лишь придает свету удивительную силу, будто художник сам стоит на границе между двумя мирами.

В нижних частях картин, написанных в 1969 году, то и дело появляется зона молочно-серого, подобная ободку луны, – промежуточная станция на пути к вселенной, все еще пропитанная светом и каким-то образом привязанная к знакомому миру, но уже балансирующая на самом краю вечности. Как будто Ротко сам уже ушел в глубокий космос и оглядывался назад, наблюдая с божественным величием за сотворением мира, отделяя свет от тьмы.

Творческие силы отнюдь не оставляли его – об этом может свидетельствовать званый вечер, на который Ротко пригласил друзей в декабре 1969 года с тем, чтобы каждый смог высказаться об этих новых картинах. Его снова мучила эмфизема. После аневризмы врачи рекомендовали художнику не писать ничего размером больше полуметра (а также бросить пить и курить). Ответом стало героическое сопротивление любым попыткам сомкнуть за ним врата ночи – работы акрилом на бумаге, созданные Ротко в течение нескольких месяцев перед тем, как он вскрыл себе вены, и хроматически, и концептуально стали одними из самых блестящих его творений: по емкости и насыщенности они сравнимы с лучшими образцами лирической поэзии. Небесная синева кобальта прорывается в черный цвет и движется дальше, в наступающую тьму, а по краям трепещет синее пламя. Самое последнее полотно – вспышка яркого красно-оранжевого света, тело воина сгорает на костре.