Сила и невинность: в поисках истоков насилия - [32]
Каждый человек существует в сети межчеловеческпх отношении, подобной полю магнитных сил, и каждый движется, побеждает, контактирует и идентифицируется с другими. Поэтому такие понятия как статус, авторитет и престиж являются центральными для проблемы силы. Я использую выражение "чувство собственной значимости", чтобы описать уверенность человека в том, что он имеет какую-то ценность, что он воздействует на других и что он может добиться признания среди своих ближних.
В чем заключается родственность власти и силы? Несомненно силу наименьший общий делитель власти — очень многие в Америке отождествляют с властью, для большинства людей это первая, автоматически всплывающая ассоциация с властью. В этом состоит основная причина того, что к силе относятся
с презрением и пренебрежением как к "грязному слову". Джон Дьюи полагал, что принуждающая сила является промежуточным состоянием между властью-энергией и властью-насилием. "Не быть зависимым и не использовать силу значит просто оказаться без точки опоры в реальном мире"[42].
Существуют некоторые ситуации, когда сила, насилие или принуждение является неотделимой частью власти. Одной из них является война. С больными людьми или детьми принуждение приходится использовать пропорционально недостающим у них умениям или знаниям. Когда моему сыну было три года, я крепко держал его за руку, когда мы прогуливались по Бродвею. Необходимость в этом отпала, когда он подрос и разобрался в сложностях дорожного движения настолько, чтобы, не подвергая себя излишней опасности, самостоятельно и ответственно переходить дорогу.
Но в применении силы существует предел. Если какой-то вид животных использует свое преимущество в силе для того, чтобы уничтожить на своей территории всех прочих животных, которыми он питается, он очевидно останется без еды. "Природный баланс" представляет собой тонкое переплетение сил животных и растений, взаимодействующих друг с другом. Когда баланс нарушается, мы сталкиваемся с ужасными перспективами, притом совершенно реальными, — как мы, к нашей скорби, понимаем, изучая современную экологию. Поэтому для того, чтобы избежать саморазрушения, власть должна быть сопряжена с силой только до той поры, пока она не приводит к разрушению идентичности другого. В сражениях, ведущихся посредством огнестрельного оружия, характерных для Запада, именно разрушение идентичности врага является целью стрельбы. Поэтому я привожу их в качестве примера саморазрушительного действия власти, сопряженной с силой. Тот, кто убит, перестает, очевидно, существовать, и уже не может дать обществу ничего из того, что он мог бы дать, он уже не человек, с которым возможны какие-либо отношения, и, таким образом, мы становимся беднее.
Спонтанность другого человека тоже не может быть разрушена без потери для того, кто ее разрушает. Эта опасность присутствует в крайних формах насилия и принуждения при промывке мозгов, обусловливании и гипнозе. Если личность превращают в нечто, только напоминающее механизм, она еще может сохранить некоторую спонтанность, но если из нее делают собственно механизм как таковой, то в процессе этого она перестает быть личностью. Власть, следовательно, должна управлять с признанием спонтанности личности, на которую эта власть распространяется, в конце концов, это принесет ей максимальный успех. Именно поэтому я позволил Мерседес, человеку, у которого сперва практически отсутствовало чувство собственной силы, спонтанности или выбора, самостоятельно решить, когда она хочет приходить на сеансы психотерапии, а когда считает нужным не приходить. Это не только служило позволением ей использовать свою спонтанность, но также требовало от нее этого.
Хотя и утопичным было бы пытаться совершенно отделить власть от силы, но циничным будет отождествлять с властью все виды силы[43].
Среди интеллектуалов существует тенденция отрицать и не признавать власть. Некоторые делают это под предлогом того, что "интеллектуалы и власть несовместимы"[44]. Другие говорят: "Должны ли мы иначе, более правильно, определить власть, или же нам следует всецело изгнать ее? Моя первая реакция состоит в том, что ее нужно всецело изгнать"[45]. Действительно, за пределами марксистских кругов, этот предмет, к несчастью, был полностью изгнан. Относительно темы власти существуют подозрения, будто дело здесь обстоит также, как в "Фаусте": всякий, кто ищет власть, уже продал свою душу Мефистофелю.
Некоторые интеллектуалы утверждают, что они заинтересованы во влиянии, и что "влияние противоположно власти в том, что оно переструктурирует или меняет предпочтения". Эти интеллектуалы полагают, что власть есть"…переструктурирование действия без изменения предпочтений; вас понуждают что-либо делать независимо от того, предпочитаете ли вы действовать именно в этом направлении"".
Но не является ли такое различение влияния и власти совершенно ошибочным? Если мы возьмем университет в качестве примера, то стоит нам только спросить какого-нибудь аспиранта, имеют ли его профессора власть над ним, и он посмеется над нашей наивностью. Конечно, профессора имеют власть; постоянное беспокойство некоторых аспирантов о том, сдадут ли они экзамены, — достаточное тому подтверждение. Власть профессоров является даже еще более действенной, поскольку она распространяется и на форму одежды студентов. Это власть престижа, статуса и связанного с ними тонкого воздействия на других. Она не обязательно входит в сознательные цели профессоров, скорее она имеет отношение к организации университета и бессознательному стремлению преподавателей быть причастным к ней. Чем более бессильным ощущает себя преподаватель, тем более деструктивным, несмотря на тонкость и сокрытость, будет его влияние.
