Сила и невинность: в поисках истоков насилия - [29]

Опасным моментом было не то, что она захваливала ребенка (это делает каждый гордый родитель) — Мерседес имела достаточно на то оснований. Но у нее это становилось замещением принятия себя как личности: она давала власть ребенку, тем самым уходя от необходимости взять эту власть на себя. В ее снах, имевших место в этот период терапии, она и ее сын были одним и тем же лицом. Она смотрела на себя как на прислугу сына (за которую ее ошибочно принимали некоторые другие матери, когда она приходила забирать сына из детского сада). Она не любила этого выражения, но я намеренно употреблял его, чтобы столкнуть ее с этим. Я указывал на то, что жизнь посредством сына была для нее удобным способом избегания собственных проблем, и что его это сделает в будущем первоочередным кандидатом на больничную койку.

Она слушала это примерно так же, как раньше слушала мою критику в адрес матери. Это выглядело так, как будто она признавала, что я говорил правду, но это было для нее лишено реальности. Казалось, Мерседес был нужен какой-то опыт.

Этот опыт пришел, когда она отправилась к дантисту. Она согласилась на анестезию, однако, вопреки ожиданиям, под газом она почувствовала себя ужасно. Ей казалось, что она умирает. Чувствуя дыхание смерти, она повторяла про себя: "Смерть для жизни, жизнь для умирания". Она лежала и молча плакала. Главное, она не в силах была рассказать дантисту об этом ужасном переживании, пока оно длилось. Она не могла протестовать, но попросту должна была терпеть судьбу и делать то, чего ожидали от нее люди, распоряжавшиеся в этой ситуации. Когда Мерседес, в конце концов, освободилась от действия газа и рассказала об этом дантисту, он был удивлен тем, что она ничего не сказала до этого.

В течение нескольких дней после случившегося этот опыт тревожил ее, наполняя грустью и печалью. Спустя два дня на приеме у меня она все еще плакала.

Теперь, после того, как она впервые пережила предвкушение смерти, она смогла понять драгоценность жизни. Впервые она смогла пережить тот факт, что имеет такое же право жить, как и другие люди.

С этих пор произошло радикальное изменение как в ее жизни в целом, так и в ее психотерапевтическом лечении. Пережитый опыт, казалось, вырвал ее из депрессии, которая, хотя и сильно уменьшилась после рождения сына, продолжала беспокоить ее. Теперь ей стало не все равно, умерла она или нет; жизнь перестала быть для нее последовательностью автоматически сменяющих друг друга лет, один из которых является текущим. Отныне она почувствовала себя, по ее словам, "просто счастливой". Ссорясь время от времени с мужем, она не "зацикливалась" на этом, как случалось ранее. Примерно через три месяца после "смерти в кресле дантиста", как она это называла, она все еще, к огромному своему удивлению, находи ла в себе это уверенное настроение. Даже болея гриппом, она просыпалась и спрашивала себя: "Плохо ли я себя чувствую?", — и с изумлением обнаруживала, что хотя она и чувствовала себя больной, но она не чувствовала себя плохо.

Этот единичный опыт, на первый взгляд простой, имеет огромную важность. Что означает потаенная фраза, которую она повторяла под газом: "Смерть для жизни, жизнь для умирания"? Один из смыслов, который она мне сообщает, состоит в том, что смерть для жизни, и жизнь для смерти, это значит, что, умирая, мы возрождаемся к жизни. Это делает произошедшее опытом, в которым она становится сопричастной роду — опыт, отмечаемый в различных культурах ритуалом крещения, опыт умирания, дабы заново родиться. Это также миф и ритуал воскресения — умереть, чтобы вновь восстать из мертвых. Терапевты каждый день сталкиваются с этим мифом воскресения в его реальном значении, проявляющемся с большей или меньшей интенсивностью.

Рассмотрение истории Мерседес показывает, что в самой природе терапии заложена необходимость помогать людям принять агрессию, что далеко не означает какого-либо настраивания на нее. Большинство людей, прибегающих к терапии, подобны Мерседес (хотя обычно это проявляется менее выраженно) — у них не слишком много агрессии, а напротив, слишком мало. Мы намеренно пробуждаем их агрессивность, твердо надеясь на то, что, однажды обретя свое право быть и приняв себя, они в действительности будут более конструктивно строить свои отношения с другими людьми и с самими собой. Это, конечно, совершенно другой вид агрессии, нежели тот, который обычно подразумевают под этим словом.

3. Насилие, разрушающее жизнь и дающее жизнь

Итак, Мерседес не хватало агрессии. Что же можно сказать о насилии в ее жизни? Оно, несомненно, имело место, и притом в изобилии. Сны Мерседес содержали в себе так много насилия, что если бы кто-то мог видеть их, то почувствовал бы себя сидящим на жерле вулкана. Большая часть ее насилия проявлялась для самозащиты: во сне она дралась кулаками и ножами просто для того, чтобы ее не убили.

Необходимо, однако, исследовать несколько важных моментов. Один из них это присущая насилию тенденция извергаться во всех направлениях, обходить все рациональные функции. Во время драк в школе и на улице Мерседес становилась дикой, не ведала, что творит. Такое освобождение от всех видов контроля, казалось, хорошо срабатывало в этих драках, также как в случавшихся истерических драках с мужем. Полезно будет рассмотреть опыт Мерседес в этом отношении, поскольку она — очень интеллигентный человек, который, в то же время, воспитывался в примитивном окружении.