Сила басурманская - [30]

– Эрэфия утонет в крови!

Рев сотен глоток разнес по степи ликование мангало-тартарских вояк. Походу быть.

Кидайскому мудрецу осталось лишь признать, что чудес не бывает.

К вечеру с Тандыр-хана стала слезать кожа, будто он обгорел на солнце. Только вот беда, слезало несколько больше, чем обычно. До сукровицы. А на лбу, груди, животе и бедрах – до крови. Дон Жу подыскал в своем арсенале подходящую мазь и велел ханским наложницам, тем, что посмышленее, бережно накладывать белую прохладную кашицу на раны вождя. Тандыр морщился, рычал, но терпел. Кидайское снадобье принесло ему облегчение.

Когда стемнело, к Тандыр-хану пришел верный друг – начальник лучшего тумена Уминай-багатур. Исполинская фигура заполнила вход в шатер. Широкоплечий, мощный боец в самом рассвете сил улыбался. Желтоватые зубы будто светились в полумраке шатра. Блестели смазанные жиром волосы, заплетенные в косичку. Виски и макушка были гладко выбриты.

– Хан-опора, я только что добыл белоснежную косулю. Счастливый знак! Прими ее печень.

Уминай-багатур выглянул из шатра, принял у слуги медное блюдо со свежим деликатесом. От печени парило, запах сырого мяса донесся до Дона Жу. Кидаец сделал усилие, чтобы не скривиться. Утонченному мудрецу сыроедение казалось дикостью. Тандыр-хан, напротив, подскочил, словно мальчишка, не обращая внимания на боль ожогов, схватил темно-красный кусок, посолил и впился в него зубами.

– Ой-е, вкусно! – проговорил он, вытирая рот и щеки рукавом дорогого персиянского халата. – Отведай и ты, друг мой Уминай!

Багатур, радуясь тому, что хану пришелся по нраву подарок, присоединился к трапезе. Вождь обернулся к Дону Жу:

– А ты чего сидишь? Держи! – И кинул ему маленький кусочек.

Кидаец помимо воли поймал печень, да так и остался сидеть с вытянутыми руками. На тонком лице проступило отвращение. Мангало-тартары заржали, даже слуги украдкой улыбнулись.

Тандыр-хан знал о чистоплюйстве ученого и любил над ним подтрунивать.

– Завидная охота, Уминай-багатур! – похвалил вождь. – Я подарю тебе любой урусский город из тех, что мы завоюем.

Темник удалился, слуга забрал у Дона Жу кровавый кусок и последовал за хозяином. Хан глотнул кумыса, развалился на ковре.

– Не держи зла, мудрец. Белая косуля! Верное знамение.

«Какие духи тебя терзали в шатре, Тандыр? – подумал кидаец. – Вижу, что не белые…»

* * *

Солнечные лучи проникали в тронный зал мозговского князя через большие окна и вычерчивали на устланном персиянскими коврами полу неправильные четырехугольники. В косых столбах света гуляла пыль.

На троне сидел Юрий Близорукий, а перед ним стояла, уперев руки в боки, Рогнеда.

– Почто героев-избавителей запер? Лепо ли на добро изменою отвечать? – Звонкие слова жалили уши невыспавшегося князя, будто иглы.

– Цыц, охальница! – рявкнул Юрий. – Какие оне избавители? С Лихом совладал дружинный молодец Теребило.

– Теребило?! – почти на ультразвуке взвизгнула княжна. – Да на него самая последняя деревенская девка не смотрит, самый завалящий лопух его на кулачках одолеет, а уж Лихо его соплей перешибет!

– Чудеса случаются, – отрубил отец. – Смутьяны голову окаянную в Мозгву притащили, а моя дщерь их оправдывает!

– Какую такую голову? – Девушка вскинула густые бровки.

– Вестимо, Лиха Одноглазого. Один глаз стеклянный, второй настоящий. Сама говорящая, по полу катается. Где это видано, чтобы в стольный град такую нечисть привозили?

Рогнеда всплеснула руками:

– Не может быть!

– Сама не проверяй, я тебя знаю, – строго воспретил князь. – Обо всем расспросишь Влесослава. И не касайся его. Мало ли, на нем уже сглаз какой либо порча.

По иронии судьбы, зеленый распорядитель расхворался. Хворь его носила характер нервический, ибо он, наобщавшись с «головой Лиха», перетрухнул. Некоторые впечатлительные натуры страдают болезнью, в народе именуемой медвежьей.

Потому-то княжна долго не могла найти этого очевидца, хотя посетила все помещения терема, разумеется, кроме мужского нужника, а ее отец получил косвенное подтверждение версии о злом умысле близнецов Емельяновых. Опасен Лихов кочан, раз Влесослав от одного его взгляда занедужил.

Сами же подозреваемые сидели в полной темноте и занимались прогнозированием с планированием.

– Вот выздоровею, дверь эту вышибу, а потом вытрясу душонку из этого Влесослава. И с князя, – пообещал Егор.

Колобок невозмутимо намекнул на возможность неблагоприятного развития болезни ефрейтора:

– Я-то по-любому отсюда уйду. Если что, я за вас отомщу. Во-первых, ославлю этого Близорукого за недальновидность. Во-вторых, попорчу ему жизнь мелкими пакостями. Тут мне ровни не сыщешь. В третьих, сживу со свету зеленого холуя. Нет, спервоначалу расскажу людям, кто превозмог Лихо.

– Ты бы сбежал. Спервоначалу, – не без издевки отчеканил Иван. – Может, помог бы нам сбежать. Попали так попали, блин.

– Как-как ты сказал? – всполошился каравай.

– Ну, устроил бы побег, раз такой ото всех уходящий, – повторил мысль Старшой.

– Эх, сейчас бы пожрать, – вздохнул Егор.

– На всякий случай напоминаю… – начал Колобок, но Иван перебил:

– Да несъедобный ты, несъедобный, блин!

– Вот! – Глазки Хлеборобота вспыхнули так, что близнецы слегка испугались. – Блин!