Силь - [35]

— Но тогда почему дома разной высоты? Ведь перемещаться по плоскости легче, чем лазить по тем ненадежным лестницам? Разве это не дань красоте?

— Легче, — согласился Грахель. — Но если враг заберется на крышу одного дома, то ему тоже будет легче. А так, если враги сумели забраться на крышу одного дома и захватить ее, то можно просто разрушить лестницы на другие и им попасть дальше будет очень трудно. Обрати внимание, что дома не просто разной высоты, но чередуются в правильном порядке. Смотри, двухэтажный дом, потом трехэтажный, опять двухэтажный, следующий трехэтажный и четырехэтажный. Потом снова та же схема. А на важных перекрестках видишь, словно башни крепостных стен стоят пятиэтажные дома.

— Да, впечатляюще. — После объяснения гнома у эльфийки словно открылись глаза. Она оценивала окружающее её по красоте, но ей даже в голову не пришло оценить его как крепость. Теперь она даже и без Грахеля замечала некоторые детали, которые делали Город Людей еще более защищенным, если это вообще было возможно.

— Подожди, ты ещё не видела самого красивого! — не унимался гном. — Вот выйдем на Радужную площадь, вот тогда увидишь, насколько люди способны к созданию красоты!

Дон смутился и судорожно закашлялся.

— И обещаю — даже познакомлю с архитектором, — невозмутимо продолжил гном.

Кашель усилился.

— Неужели возможно создать нечто красивее? Этого не может быть! — убеждённо изрекла эльфийка.

— А вот, смотри! — указал гном вперёд левой рукой, ибо правая была занята похлопыванием Дона по спине — чуть повыше чехла с лютней. — Это — Радужные Ворота.

Эльфийка издала неопределённый возглас восхищения и замерла, заворожено разглядывая ворота. И действительно, на них стоило посмотреть. Стройная стрельчатая арка ворот была на диво соразмерна — глаз не оторвать от этих ласкающих взгляд очертаний, да и только. А уж множественное, во всю глубину стены обрамление арочного проема! Дон — в горячке восторга, очевидно — назвал это обрамление архивольтами, но Миралисса из-за такой красоты не расспросила его о непонятном слове. Пресловутые архивольты были выложены светлой бронзой, и стрельчатые эти обрамления выступали друг над другом все ближе и ближе, отчего казалось, что ворота открываются не на площадь, а прямо в солнце… да еще и не одни они, эти ворота, их много — целых восемь ворот, вставленных друг в друга… и как знать, в которые из них ты войдешь, миновав стрельчатую арку? В которые ворота — и… в какой мир попадёшь?

На негнущихся ногах эльфийка вслед за своими спутниками проследовала в арку ворот — и тут уж замерла окончательно, кажется, забыв даже дышать. Миралисса и представить себе не могла, что площадь, рукотворное создание, может быть прекрасна, как лес… как рассвет… нет, как лунная ночь, сияющая росой… нет, все-таки как рассвет… или… нет, как она сама — как Радужная площадь! Эта красота хватала за сердце, словно крик о помощи, и радовала, словно долгожданное признание в любви. Она обрушилась на Миралиссу, подобно водопаду, и она уже не могла различить в ее слиянности никаких отдельных деталей — как невозможно разобрать водопад на отдельные капли и сдернуть с него завесу радужного дыма. Тем более что водопад посреди площади действительно был — струи воды взлетали над землёй, дробясь и пересекаясь, разбиваясь на мельчайшие осколки — так что казалось, что на площадь спустилось с небес настоящее облако — прекрасное, белое, пушистое облако, в глубине которого лучи Солнца зажигали и гасили мгновенно вспыхивающие и медленно угасающие радуги.

— Тот, кто это сделал — гений, — благоговейно изрек хриплым от восхищения голосом Грахель. — Честное слово.

Он прав, — промелькнуло в голове у Миралиссы. — Это гениальность, граничащая с безумием — чистейшая, благороднейшая гениальность в самом высоком смысле этого прекрасного слова. Мрамор и гранит, яркие, как цветы, изразцы и умелая роспись — этих изысков Миралисса немало увидела и по дороге сюда, но спустившееся с небес облако, искрящееся радужным светом… А вокруг него поле цветов — огромных, душистых, разноцветных, с восхитительной небрежностью в их чередовании! А над ним — Башня, облицованная золотисто-рыжим авантюрином.

— Мы называем эту башню Рассветной, — донёсся до её слуха голос Дона.

Солнечные лучи высекали облака сверкающих искр, дробились и рассыпались невесомым золотом, полыхали и таяли на поверхности камня. Башня стройно высилась, окруженная золотым мерцающим ореолом. Понятно, почему ее назвали Рассветной. Какое, должно быть, наслаждение — ждать рассвета, не сводя глаз с рыжих стен, ждать, когда же, наконец, первые рассветные лучи изольются на Башню, и она мало-помалу замерцает, заискрится на солнце, сначала приглушенно, а потом в полную силу, пока не вспыхнет ежедневным волшебством! И ничего лишнего, никаких украшательств и завитушек — сама стройность, отпечатленная на клубящемся золоте, четкий силуэт посреди парящего облака.

— Свет и Тьма… — прошептала непослушными губами Миралисса.

Я никогда этого не забуду, - подумала она - не словами, а чем-то другим, чему не могла бы подобрать названия. — Никогда не забуду. Этого нельзя, невозможно забыть. Я буду видеть это во сне — золотое облако, несущее искристый камень.