Сиккер - [24]

Любопытный, я раскрыл оберточную бумагу и обнаружил теплый каравай домашнего хлеба, а под ним что то вроде новой мужской фланелевой рубашки. Я был невероятно тронут. Тут же я отломил кусочек хлеба и надкусил его. Это было невероятно, и я закрыл глаза, откинулся на сидение грузовика и застонал. Женщина засмеялась. "Это очень, очень хорошо." сказал я с чувством. Затем я развернул рубашку и посмотрел на нее, как если бы для оценки ее качества. Наконец я кивнул и улыбнулся: она была более чем приемлемой. Женщина казалось испытывала облегчение и даже гордость от того, что я думал что ее подарок был прекрасным. "Я благодарю вас" сказал я формально, и она кивнула, затем накинула свою шаль на плечи и побежала в дом.

Не говоря ни слова, мой шофер завела двигатель и помчала нас вниз по грунтовой дороге, которую я даже не видел, но она очевидно знала наизусть. Придерживаясь одной рукой за дверную ручку, я был еще в состоянии разорвать куски теплого хлеба другой и съесть их. Я был счастлив — я проделал хорошую работу днем — и затем я вспомнил, что был там только потому, что Отца не было.

"Дэниел часто вам помогает?" спросил я, безжалостно искажая французскую грамматику.

Темные глаза женщины, казалось, стали более сдержанными.

Я двигался обратно в дом. "Как это?" Как это?

"Как это и не только" сказала она неуслужливо.

"Вы говорите по английски вообще?" спросил я, разочарованный.

Она наклонила на меня взгляд, и я подумал, что увидел проблеск юмора, промелькнувший на ее лице, как я вздрогнул, подпрыгнув на выбоине.

"Немного".

"Так Дэниэл помогает вам иногда?" спросил я своим нейтральным голосом Сикера. Как будто ответ не имел значения. Я смотрел из моего окна на темные деревья, которые мелькали, освещенные на время неровными фарами грузовика.

Кожа между ее бровей слегка нахмурилась. "Иногда". Она колебалась, затем, казалось, решилась. "Не так много сейчас. Не так много. Хорошие люди только тогда, когда в таком отчаянии. Как сегодня".

Каждый инстинкт Сикера ожил во мне. "Хорошие люди?"

Она отвернулась, потом сказала голосом, который я едва слышал над шумом двигателя, "Люди, которые не ходят в свете — они идут к колдуну гораздо чаще".

О, Богиня, пробормотал я про себя. Это не звучало хорошо. Мы оба молчали остаток пути. Она остановилась напротив дома отца, но не выключила двигатель.

"Благодарю" сказала она тихо, не улыбаясь. "Она моя дочь, вы помогли".

"Добро пожаловать". Тогда я вышел из грузовика, зная что я, вероятно, никогда не увижу ее, ее дочери, или ее новой внучки снова. Ее шины закрутили снежную грязь позади меня, когда я поднялся по ступенькам на крыльцо. Внутри, мой отец был там, в кухне, и ел мясо, поджаренное мною несколько часов назад. Он посмотрел, как будто удивился, увидев меня все еще здесь.

"Мы должны поговорить" сказал я.

8. Ответы

За время, что я провела здесь, мне пришлось в полной мере оценить нетронутую и суровую красоту зимы. 5 лет назад только весна оживляла мои чувства, неукротимая энергия и возрождение жизни. Сейчас это кажется таким наивным. Для меня зима является кульминацией природной красоты, зима, которая демонстрирует совершенство, голые кости мира в котором я живу.

Сегодня я прогулялась на милю, до Drandfather's Knee. Воздух был колкий и холодный, как нож, и к тому времени, как я достигла вершины, каждый вдох опалял мои легкие. Я чувствовала себя живой, полностью связанной со всем вокруг меня. Звук растрескивания люда на солнце, редко, испуганный полет птицы, случайное падение снега с кончиков веток деревьев — все эти вещи наполняли меня, будя мои чувства, пока я не почувствовала почти болезненную радость, болезненный восторг. Я упала на колени в размягченный солнцем снег и благословила Богиню и Бога. Вся моя жизнь чувствовалась как песня, песня которая достигала пика.

Когда я опустилась на колени там, я была поражена вспышкой дымчато белого — зимнего зайца, безумно прыгающего зигзагами через луг, бегущего так невероятно быстро, что я с трудом могла уследить за ним глазами. Он был прекрасный, немного темнее чем белый снег, созданные чтобы бегать его сильный и уверенным ноги. Секунду спустя я увидела причину его побега: красного ястреба, с размахом крыльев более 4 метров, приближающегося к нему. Не успела я моргнуть, как ястреб качнулся ногами вниз и вверх, и уже бил по воздуху крыльями, направляясь к небу со своей добычей.

Я не думала. На это не было времени. Инстинктивно я начертила печать и крикнула "srathtac! Srathtac!".

Как будто от выстрела, ястреб дрогнул в воздухе, кренясь на один бок, его крылья бились неритмично. Я послала сообщение "Брось его. Отпусти". И в следующий момент заяц падал как мягкотелый камень на землю. Я была уже на ногах и бежала.

Заяц лежал оглушенный, при смерти, его глаза были широко открытыми и еще невидящими. Его темный мех был с прожилками крови от когтей ястреба; я чувствовала его тяжелое дыхание, его боль, панику, которая выходила за рамки страха. Он моргнул раз, другой, и затем его жизнь начала убывать прочь. "Сассен" пробормотала я, не касаясь его. Его маленькие бока перестали вздыматься для дыхания. "Сассен" сказала я мягко, чертя некоторые печати в воздухе над ним, зовя его обратно. "Сассен" пропела я ласково, и затем заяц моргнул, его глаза приобрели новое понимание. Он дышал глубоко, его бархатный носик подергивался. Я смотрела, как он поднялся на ноги плавным движением и поскакал к низкому кустарнику.