— Это разумно, — сказал сигом.
— Только постарайся делать все так, чтобы малыши не успели почувствовать боли, — сказал Диктатор. Все сотрудники фирмы знали о его сердобольности.
Сигом летел невысоко над городом, включив защитную оболочку, сделавшую его невидимым. Огромный многоугольник с движущимися точками и лакированными коробочками казался ему ненастоящим и призрачным. Казалось, вот-вот подует ветер, и мираж исчезнет, разлетится клочками тумана. Он думал: «Ежедневно там возникают новые точки — а для чего? Смогу ли я узнать это? Или уже узнал — для того, чтобы создавать сигомов?»
Он влетел в окно родильного дома, сквозняком прошел мимо сестры в палату, где лежали новорожденные.
Сигом на долю секунды задержался у крохотного существа, посмотрел на его чмокающие губы, в углу которых виднелась капелька слюны. Он никогда не понимал, почему вот такое существо, даже больное и ущербное, вызывает прилив нежности у вполне разумной женщины или мужчины и почему они тратят на него столько сил и времени. «Это программа природы записана в них, и преодолеть ее они не могут. Для этого они слишком слабы и нелогичны», думал сигом. Он остался доволен младенцем: сердце равномерно пульсировало, желудок и кишечник были нормальными, скелет не имел существенных дефектов. Мозг был с посредственными возможностями, но вполне «в норме». «Из него выйдет отличный солдат, завоеватель», — с удовлетворением отметил сигом и последовал дальше. Еще несколько таких же здоровячков — и он обнаружил калеку. Правая нога ребенка была короче левой, сердце работало с перебоями. Сигом мгновенно исследовал вещество наследственности — ДНК — и выявил серьезные нарушения в одном из генов. «Возможна эпилепсия», констатировал он.
Ребенок, как видно, долго не мог уснуть, ворочался — и распеленался. Из-под белых повязок выглядывала раскрытая ладонь и пять смешных растопыренных пальцев. «А защититься ими он не сумеет», — сигом невольно улыбнулся: это создание, гораздо более Простое и несовершенное, чем он, к тому же еще с крупными дефектами, не вызывало у него ни жалости, ни сострадания, — просто было забавным. Сейчас следовало решить на основании анализа: уничтожить ребенка или только лишить его возможности произвести потомство. В это время младенец шевельнулся, длинные загнутые ресницы вздрогнули… Он раскрыл глаза и глянул на непрошеного исследователя.
Сигом удивился: он почти не производил шума. Как же младенец обнаружил его присутствие?
«Ладно, уничтожить успею. Вот только проверю слух», — сказал он сам себе.
— Ты слишком рано вернулся, — сказал Диктатор сигому, потягиваясь после крепкого сна. — Не мог же ты в такое короткое время облететь все родильные дома и отделения в клиниках…
— И одного было достаточно, — сказал сигом. — А может быть, следовало просто спросить у тебя…
— О чем? — насторожился Диктатор.
— Хотя бы о том, почему Спарта не стала владычицей мира. Почему она не дала человечеству ни известных философов, ни прославленных математиков и музыкантов? Только воинов, которые в конце концов были разбиты.
— При чем тут Спарта? — раздраженно спросил Диктатор. — Я послал тебя совершить вполне определенное действие — спасти мой народ от вырождения.
— Но ты ведь ученый и знаешь: организм борется. Он пытается возместить утрату в одном преимуществом в другом. Например, у слепого развивается более острый слух, у глухого — усиливается осязание. Что важнее для человека — крепость мышц или быстродействие мозга, безупречный скелет или способность к телепатии, здоровое сердце или развитые ассоциативные области?
— Я говорил тебе об усилении народа…
— Но что нужнее народу — ученые и конструкторы или те, кто сможет только убивать; здоровяк, которому не подняться выше среднего уровня, или хилый Моцарт? Без того, что придумают ученые и конструкторы, нельзя ничего завоевать. А без трудов философов, писателей и композиторов ученые и конструкторы не отточат свою мысль. Я вижу, ты понял. Да, у многих детей, которых я должен был бы уничтожить, имелось то, что нужнее всего твоему народу.
— А безнадежно больные, калеки, уроды? Их-то следовало устранить!
— Но если их нельзя вылечить сегодня, то это не значит, что так же будет завтра. Разве наука не движется? И кто может поручиться, что среди них не найдется хотя бы одного Пастера или Эйнштейна, который с лихвой искупит затраты на всех? Неразумно уничтожить даже их. Неразумно… Разве это не высший критерий?
— Может быть, ты и прав, — устало сказал Диктатор. — Поищем другой путь.
— Поищем, — как эхо откликнулся сигом.
Портреты предков молча ожидали…
— Время не ждет, — сказал Диктатор. — Но прежде, чем действовать старыми методами, испытаем способ убеждения. Он не приносил особых плодов, но, может быть, ты сумеешь объяснить людям, зачем им нужно вступать в твои легионы!
— Постараюсь! — ответил сигом.
Выйдя из дома, он увидел недалеко знакомую фигуру садовника. Это был румяный веселый человек средних лет, почти всегда насвистывающий песню.
«Типичный солдат — неунывающий, не теряющий присутствия духа, — подумал сигом и остановился. — Но ведь нельзя начинать сразу с большой массы людей. Попытаюсь провести первую пробу на нем. Тем более, что мы хорошо знакомы».
