Сигнал к капитуляции - [24]

«Это расплата», – с горечью думала она. Люсиль всегда презирала понятие долга, всю жизнь отвергала любые моральные и социальные табу. То, как люди себе портят ими кровь, казалось ей отвратительным, точно постыдная болезнь. И вот она сама ею заразилась. Она страдала и даже не могла упиваться своим страданием. А это хуже всего. У Шарля были дела в Париже. Она проводила его на вокзал, обещала держаться паинькой, вообще выказывала нежность. Он обещал вернуться через шесть дней и звонить каждый вечер. На пятый день, около четырех дня, раздался звонок. Небрежно сняв трубку, она услышала голос Антуана. Они не виделись пятнадцать дней.

Глава 15

Покинув Пре-Кателан, Антуан быстрыми шагами пошел через Булонский лес. На ходу он громко, как умалишенный, разговаривал сам с собой. Шофер Дианы кинулся было к нему, но, к его великому изумлению, Антуан протянул ему пять тысяч франков со словами: «Извините, это не бог весть что, но у меня при себе больше нет». Антуану так не терпелось побыстрее избавиться от Дианы, что ему казалось: все должны узнать об этом как можно скорей. На улице Гранд-Арме он заявил проститутке, предложившей свои услуги, что сыт по горло такими, как она. Потом вернулся, чтоб извиниться, и целых полчаса понапрасну ее разыскивал, она как сквозь землю провалилась. Верно, нашелся кто-нибудь ее утешить. С твердым намерением напиться Антуан зашел в бар на Елисейских полях. Там он чуть не подрался с каким-то пьянчугой под предлогом туманных политических разногласий. А на деле же из-за того, что бедняга прилип к музыкальному автомату. Антуану же хотелось еще и еще слушать вальс, под который он танцевал здесь с Люсилью. «Раз ты несчастен, будь несчастным до конца», – растравлял он себя. Одержав победу над алкашом, он добрался-таки до автомата и, ко всеобщей скуке, раз восемь заводил свой вальс. Потом ему пришлось оставить бармену удостоверение личности, поскольку в карманах не оказалось ни гроша. Домой Антуан вернулся в три часа ночи, совершенно обессиленный и уже протрезвевший от утренней прохлады. Он ощущал себя эдаким подгулявшим молодым холостяком – горе порой подбадривает и освежает, вызывая подобие эйфории.

У подъезда стоял Дианин «Ройс». Антуан заметил машину издалека, но поборол искушение свернуть, подумав о несчастном шофере, что вынужден был, засыпая от усталости, дожидаться, пока соблаговолит вернуться дружок мадам. Подойдя к автомобилю, Антуан открыл дверцу и подал Диане руку. Не проронив ни звука, та вышла из машины. Поджидая его, она успела несколько раз подкраситься, и теперь, когда рассвело, рот казался слишком ярким. Из-за этого лицо ее, несмотря на притворное безразличие, казалось каким-то новым, молодым, растерянным. Диану и правда терзали сомнения, правильно ли она поступила, среди ночи приехав разбираться с любовником. И не ошибку ли она сделала, полюбив его. Прежде тема ошибки звучала в фильме ее жизни постоянным, но приглушенным фоном, как музыка за кадром. Теперь же она грохотала, точно тамтам, жестоко и неумолимо. Как во сне, Диана вышла из машины, опираясь на его руку. Она из последних сил старалась сохранить непринужденный вид, еще чуть-чуть продлить роль любимой женщины, прежде чем вступить в новую, незнакомую и ужасную роль брошенной. Она отпустила шофера, улыбнувшись ему заговорщицки. Словно записала в последние и бесценные свидетели своего счастья.

– Я вам не помешала? – спросила Диана.

Антуан покачал головой. Он повернул ключ в замке и пропустил ее вперед. Она всего второй раз была у него дома. Впервые – вскоре после их знакомства. Тогда ей показалось забавным провести их первую ночь в доме этого неуклюжего и плохо одетого молодого человека. Затем она распахнула перед ним двери своей роскошной квартиры на улице Камбон. В тот раз его комната показалась ей жалкой и неуютной. Сейчас она отдала бы все на свете, чтобы спать на этой колченогой кровати и складывать одежду на убогий стул.

Антуан прикрыл ставни, зажег красный ночник и провел ладонью по лицу. Щетина уже успела отрасти. Казалось, за эти несколько часов он похудел. Он был похож на бродягу. Когда у мужчин горе, они часто выглядят оборванцами. У Дианы вмиг вылетели из головы заготовленные слова. С момента его поспешного бегства она твердила себе: «Он обязан со мной объясниться». Но что значит обязан? Как вообще можно быть кому-то обязанным? С прямой спиной, с гордо поднятой головой, она присела на кровать. С каким удовольствием она бы вытянулась на ней, сказала: «Антуан, мне просто хотелось увидеть вас, я беспокоилась. Я так устала, мне хочется спать, давайте ляжем». Но Антуан выжидающе остановился посреди комнаты. Было ясно, ему не терпится прояснить ситуацию, а это значит – порвать с ней, сделать ей нестерпимо больно.

– Вы слишком внезапно уехали, – произнесла она как можно спокойнее.

– Приношу свои извинения.

Они говорили, как актеры на сцене. Он это сознавал и собирался с силами, чтобы бросить банальную, но неизбежную реплику: «Между нами все кончено». В глубине души он надеялся, что она станет попрекать его, заговорит о Люсили. Тогда бы на него накатил гнев, придал сил быть жестоким. Но у нее был такой нежный, такой кроткий вид, она казалась почти испуганной. И он с ужасом подумал, как плохо он ее знает и даже пальцем не пошевелил, чтобы узнать получше. А вдруг он для нее больше, чем только неутомимый любовник? Всегда он полагал, что ее привязывает к нему лишь удовлетворенная им чувственность плюс неудовлетворенное тщеславие (ибо так и не удалось ей подчинить его, как всех прочих самцов). А может, дело не только в этом? А вдруг Диана расплачется? Нет, немыслимо! Легенда о неуязвимой, гордой Диане так прочно укоренилась в Париже. Антуан слишком часто про это слышал.