Сидящие у рва - [24]

— Остался месяц до дня равноденствия… Ночь станет равной дню, тьма — свету… Настанет время переселений и воскрешений… В эту ночь мы принесем великую жертву… Царь обретет бессмертие… Нуанна — нового великого жреца…

Среди одинаковых фигур, бродивших по залу с низким закопченным сводом, Крисс различил знакомую фигуру: нелепый хитон не мог скрыть могучей фигуры царя.

Крисс снова стал слушать.

— Завоеватели приходили и оставались с нами… Великий жрец Исигда был некогда таосским полководцем Син Тонгом… Син Тонг завоевал Нуанну, поселился во дворце… Прежний жрец, Хавунда, ушел вниз… Хавунда правил сто десять лет… Он пришел из Намута и покорил Нуанну… Исигда правил восемьдесят лет… А еще раньше был Тинуар, он правил Нуанной почти двести лет…

Он тоже был завоевателем… Теперь твоя очередь, Аххаг… Ты принесешь жертвы богу мертвых, семерых самых близких тебе людей, которые отныне становятся твоими врагами… Ты наденешь священное схенти, ты примешь имя великого жреца и будешь править тысячу лет… Свое священное имя ты узнаешь в ночь, равную дню… Сам великий Хаах посвятит тебя…

Голос смолк и раздались мрачные нуаннийские песнопения. Крисс изучал нуаннийский язык, но его знаний было недостаточно, чтобы понять смысл древних жреческих гимнов.

По крайней мере одно было ясно: он, Крисс, будет принесен в жертву кровавому божеству Хааху. Одной жертвы, однако, было мало. Ашуаг тоже станет жертвой. И еще пятеро тех, кто стал теперь врагами царю. Невыразимая печаль заполнила душу Крисса.

Он подумал о Домелле, о наследнике, и о других, кого знал и любил.

Все они станут врагами того, кто получит новое имя в ночь, равную дню.

А потом печаль отдалилась и осталась только усталость. Комната наполнялась дурманящим туманом, фигуры стали размытыми, свет померк. Крисс впал в забытье.

* * *

Ассим поздно вернулся домой — он объезжал расквартированные в Нуанне и ее окрестностях войска. Объезд занял целый день, верховая езда утомила его, и Ассим клевал носом, когда рабы в легком паланкине несли его по городу к царскому дворцу. Небо стремительно темнело и над городом загорались звезды. В сумерках Ассим прибыл во дворец, но Аххаг отказался его принять. Между тем состояние войск внушало опасения, и Ассим лишь подосадовал на странности царя, в последнее время практически не покидавшего дворец.

Ассим приказал отвезти его домой и, откинувшись на подушки, убаюканный плавным покачиванием и перестуком копыт уставших коней охраны, задремал.

Они прибыли к дому, который занимал Ассим, уже в полной темноте.

Охрана спешилась, зажгли факелы. Ассим выбрался из паланкина и уже занес ногу, чтобы шагнуть на ступеньку, когда внезапный шум привлек его внимание.

Какой-то закутанный в плащ оборванец пытался пройти мимо стражи. Его схватили и один из стражников обнажил меч.

— Что там? — недовольно спросил Ассим.

— Нуанниец, по виду — бродяга — домогается видеть тебя, повелитель, — доложил ординарец.

Ассим помедлил.

— Что ему нужно?

— Говорит, что речь идет о жизни и смерти.

Ассим вздрогнул, сделал знак рукой и вошел в дом.

Пока слуги снимали с него доспехи, стража привела нуаннийца.

Нуанниец, все так же пряча лицо, глухо проговорил, что желал бы поговорить с темником наедине.

— Хорошо, — сказал Ассим. — Только тебя обыщут.

Ассим поднялся наверх, в комнату, где он обычно принимал доклады, расположился на невысоком диванчике и приказал впустить незнакомца.

Нуанниец быстро вошел, дождался, когда их оставят наедине, и откинул плащ.

— Хируан? — удивленно воскликнул Ассим.

— Да, господин, это я. Прости, что вынужден был таким образом встретиться с тобой, но дело важное и срочное.

— Говори.

— Прошлой ночью великий царь Аххаг посадил на цепь Крисса и Ашуага.

Ассим привстал.

— На цепь? Что это значит?

— Он приковал их к стене в зале, где всегда содержались те, кого жрецы готовились принести в жертву богу Хааху.

Недоумение в глазах темника сменилось подозрением. О, он никогда не доверял этим хитрым двуличным нуаннийцам, и их кровожадная религия вызывала у него отвращение, смешанное с тайным трепетом.

— Откуда эти сведения? — отрывисто спросил он.

— Мне сказали. Те, кто часто бывает во дворце.

Ассим подумал.

— Ты, наверное, говоришь об оборванцах, которых великий царь привечает, как дорогих гостей?

— Да, господин. Эти оборванцы — хранители. Они тайные жрецы, сохраняющие Знание, когда это необходимо.

— Понимаю. Когда великий жрец исчезает, унося с собой свои тайны, эти оборванцы бродят по городу и сеют смуту.

Хируан слегка поклонился.

— Можно сказать и так. Надо так же иметь в виду — их не видно, пока нет достойной кандидатуры на роль великого жреца. Как только кандидатура появляется — они перестают скрываться.

— Ага! Значит, бунт уже подготовлен! И даже есть некто, кто готовит себя на роль великого жреца!

— Не торопись, господин. Ты еще не знаешь, о ком идет речь.

— Не знаю. Но обязательно узнаю. И все бунтовщики — все до единого — будут сброшены с городской стены на корм шакалам и стервятникам!

Ассим поднял руки, чтобы вызвать стражу. Он уже знал, что делать: надо схватить этого наглого болтуна, донести царю о готовящейся смуте, арестовать всех дервишей и выпытать имена зачинщиков.