Сидр для бедняков - [7]

Он видит Софи: она сидит за столом против него, оглядывает присутствующих, строго наблюдая за подачей блюд и в то же время не теряя нити разговора. А вот она под вечер усаживается с рукодельем на свою любимую скамью в саду и ведет неторопливую беседу, или стоит в спальне перед трельяжем, в котором отражается чистый профиль блондинки, или в изящном пеньюаре при слабом свете ночника ходит по комнате с ребенком на руках, и небрежно заколотые вверх локоны образуют у нее на голове подобие шлема. Всегда и везде от нее так и пышет неукротимой энергией и покоряющей женственностью, и он не в силах противостоять их напору. После рождения младшего ребенка она на время притихла, будто ушла в себя, но, заметив, что все в доме идет не так, как надо, стряхнула апатию и скоро вновь обрела свой прежний стиль. Даже не верилось, что эта молодая самонадеянная матрона еще вчера была скромной второкурсницей Лейденского университета, неизменной участницей теннисных состязаний и танцевальных вечеров.

Софи всегда была в курсе всех начинаний мужа, всех его дел; существо совсем иного склада, чем Рейнир, извечная противница, она одновременно притягивала его как магнит. Жила Софи велениями тела, бездумно подчиняясь инстинктам, но как бы постоянно наблюдая за мужем из своего непостижимого мира, из неприступной крепости; это вызывало в нем злость и боязнь утратить свою независимость. Однако бунт его всегда кончался тем, что он возвращался к жене, осыпал ее бурными ласками, стремясь всецело отдаться ей, а не владеть ею. «Если это то, что тебе надо, бери, требуй чего угодно», — бормотал он вперемежку с поцелуями, вне себя от ярости и унижения, которому она вновь и вновь подвергала его, считая, что она одна вправе казнить и миловать, что она одна в состоянии подчинить себе мужчину. Софи спокойно переносила его бунт, с почти нечеловеческим хладнокровием дожидаясь, когда буря утихнет и наступит примирение, столь же неистовое и отрадное, как гроза после долгой засухи. Нет, с Мартой Рейнир никогда не испытывал ничего подобного. «Тебе хорошо?» — спрашивал он Софи, вглядываясь в ее лицо в рамке рассыпавшихся по подушке волос. Ее шепот, легкая улыбка — ничто не пленяло его так, как изгиб ее губ и влажный блеск зрачков, когда она искоса смотрела на него из-под полуопущенных ресниц, — на короткое время это избавляло Рейнира от мучительного отчаяния и сознания своей вины.

Там, где издали виднелись лишь кусты, Марта разглядела теперь серую стену, увитую плющом и жимолостью. За стеной высились пышные кроны деревьев. Она пошла вдоль канавы, ища ворота или калитку, но стена казалась бесконечной.

Стало темно, как в сумерки. Марта перебежала каменный мост: внизу, под кустами, наверно, протекала речка.

Внезапно перед ней словно из-под земли вырос незнакомый старик в полосатой рубашке.

— Механик, — с трудом выдохнула Марта. — Есть тут станция обслуживания?

Старик посмотрел на нее как на пришельца из другого мира. Решив, что он не понимает, Марта повторила вопрос. Он сглотнул и поднес руку к открытому вороту рубахи, будто желая что-то утаить.

— Non, non, non[2], решительно замотал он головой. — Pas ici[3].

— Гастон! — послышался за стеной женский голос. Только сейчас Марта заметила домики, прятавшиеся в листве, которая утратила дневные краски и стала серо-черной, как на фотографии. Она пошла на голос. Старик, что-то бормоча, поплелся следом. Из-за угла налетел ветер, взвихрив палую листву, дорожную пыль, пожелтевшие обрывки газетной бумаги. В одном из домов у маленького открытого окошка стояла женщина и что-то говорила. При виде Марты она оборвала фразу на полуслове.

— Скажите, пожалуйста, нет ли здесь поблизости автомастерской? — повторила Марта свой вопрос.

Женщина не ответила и скрылась в глубине темной комнаты. Марта обернулась было к старику, но и тот исчез. Где-то рядом кудахтали и хлопали крыльями куры. Стукнула дверь. Мимо пробежали ребятишки — не испуганные, как сначала показалось Марте, но с такими озабоченными и серьезными лицами, словно выполняли важное дело.

Небо нависло над верхушками деревьев, как наполненный тьмой и грохотом мешок, вот-вот готовый лопнуть. Марта пошла за детьми вдоль домов, похожих на грязные известковые гроты или на пещеры, высеченные в сером камне. Между домами и проезжей дорогой росли сорняки, там и сям пропаханные колесами телег. Из крайнего дома доносился гул голосов. Какой-то человек в берете выбежал оттуда, по-видимому продолжая спор с кем-то, оставшимся в комнате. Он бросил взгляд на Марту, с тревогой поглядел на небо и пошел запирать сарай. Мимоходом Марта прочла на табличке у крыльца: «Д. Марешаль».

Судя по громким голосам в доме, Марта решила, что там собрались гости. Но за окнами вдруг стало очень тихо.

Едва она робко поднялась на крыльцо, как в дверях появилась женщина, желтолицая, худая, с короткими, черными с проседью волосами. Обтерев руки подолом мешковатой юбки, она поглядела на Марту живыми молодыми глазами, которые никак не соответствовали ее изможденной фигуре и старческому лицу. Ни взгляд ее, ни тонкие сжатые губы не выражали ни малейшей приветливости.