Сидр для бедняков - [4]

Написанная на высокой поэтической ноте — некоторые страницы звучат как стихотворение в прозе, воспевающее город, его архитектуру, памятники, окрестности, — повесть «Сын города» выражает суровый протест против отчуждения людей друг от друга, отчуждения, ставшего законом мира собственников.

Самый молодой из представленных в сборнике авторов — Франс Келлендонк (род. в 1951 г.) — дебютировал в 1977 году повестью «Развалины», которая принесла ему большой и вполне заслуженный успех. Келлендонк родился и вырос в Неймегене, где и развертывается действие повести. Получив университетское образование и ученую степень, будущий писатель стал преподавать английскую литературу в Утрехтском университете и одновременно обратился к литературному труду. Ф. Келлендонк воспитан в традициях высокого реализма классиков мировой литературы и наиболее совершенным образцом для себя считает Диккенса, в творчестве которого он видит «гармоническое единство формы и содержания». Келлендонк весьма серьезно относится к литературному труду, считая, что «…конечный результат творческого процесса зависит от темы, от поставленных проблем» и проблемы эти должны входить в ткань повествования естественно, а «не встраиваться в книгу искусственным образом».

Повесть «Развалины» привлекает внимание глубоким проникновением автора в суть социальных отношений сегодняшних Нидерландов. Десятилетний мальчуган Эрнст ван Зипфлих — по сути дела, alter ego самого автора — тонко подмечает противоречия нынешнего буржуазного общества, приходя порой к широким социальным обобщениям. Крушение иллюзий мальчика относительно величия рода ван Зипфлихов — недаром Ф. Келлендонк иронически называет Эрнста «кронпринцем», — крушение его мечты о блестящем будущем становится лейтмотивом повести. Старинные традиции семьи, отношения отцов и детей, хозяина и слуги — все, во что верил десятилетний мальчик, что казалось ему незыблемым, рушится, рассыпается в прах, все подвергается безжалостной переоценке, и перед взором ошеломленного ребенка предстает в обнаженном виде мир истинных буржуазных «ценностей»: нажива, эксплуатация, сословная рознь, подмена родственных чувств корыстным расчетом.

Все четыре повести рассказывают о жизни высокоразвитой капиталистической страны, жизни, обладающей всеми приметами внешнего комфорта и благополучия. Никто из героев не нищенствует, не живет на пособие по безработице, не лишен куска хлеба, и тем не менее все они, каждый на свой лад, несчастны. Внутренний мир этих людей — и «сына города», и Блекера, и Марты, и «кронпринца» — сложен и противоречив, их снедает чувство неудовлетворенности, сознание неустроенности того общества, в котором они живут и скромным винтиком которого являются. Каждый из них привязан к определенной социальной среде, к определенному ритму существования, однако их объединяет стремление подняться над создавшим их миром, хотя попытки вырваться из рутины безрадостного прозябания, даже ненадолго уйти от разлада с собой и окружающим миром обречены на неудачу. Авторы повестей вместе со своими героями задумываются о нравственных основах человеческого общения, о бездуховности потребительского общества, о необходимости социальных перемен.

И. Волевич

Хелла Хассе Сидр для бедняков (Перевод И. Волевич)

If we really want to live

we’d better start at once to try;

if we don’t it doesn’t matter,

but we’d better start to die.

W. H. Auden[1]

Временами в разрывах клубящихся туч мелькало солнце, и поля торопливо и жадно вбирали его свет. Из-за холмов надвигалась гроза. Мощные порывы ветра взбудоражили полуденный покой природы. На горизонте, словно выложенная из стекла, серебрилась узкая полоска.

— Прибавь скорость, — сказала Марта. — Может, успеем добраться до Амьена.

— Мотор барахлит, — невнятно буркнул Рейнир; последние полчаса он только об этом и думал.

Машина медленно ползла вверх по склону холма. Разморенная жарой, Марта поначалу не обращала внимания на тихий рокот мотора, но теперь ясно различила неровный стук.

— Но в чем же дело?

Рейнир чертыхнулся.

— Я еще в Рубе заметил, что с машиной не все благополучно.

— Почему же ты не велел механику на заправочной осмотреть ее?

— Почему, почему! — передразнил Рейнир с запальчивостью, едва ли вызванной ее вопросом.

Даже не глядя на него, Марта понимала, что он зол на самого себя. Утром, выезжая из Антверпена, Рейнир был молчалив, а после стал нервничать, выказывать раздражение; ей хотелось выяснить, что произошло, но слова не шли с языка. Она совсем притихла. Раскинувшаяся перед ней равнина купалась в солнечном блеске, от которого краски словно становились ярче, а контуры ландшафта проступали отчетливее. Спелые хлеба точно высвечены изнутри; на фоне мрачного грозового неба поблескивали листья деревьев. Все было и далеко и очень близко: живописная гряда холмов, лощины и перелески, похожие на карликовые деревца стебли придорожной травы и сама дорога, вымощенная серо-белым гравием. С чувством узнавания смотрела Марта на этот кристально-прозрачный мир своего далекого детства. Таким он виделся ей когда-то. Она вспомнила, как однажды забралась на сторожевую вышку. Внизу раскинулось лесное море; не видно было ни земли, ни людей, только волнующиеся кроны деревьев. С той поры всякий раз, когда Марта лежала в траве, уткнувшись носом в землю и наблюдая снующих насекомых, она казалась себе такой же суетливой букашкой.