Сицилийский клан - [24]

— Уходи первой. Будь счастлива, моя дорогая. Иди, иди и не оборачивайся.

И так как она поднесла руку к глазам, он прибавил:

— Не плачь. Стисни зубы и иди. Иди.

Он шевельнулся, будто желая дотронуться до нее, почувствовать ее, будто надеясь сохранить что-то от нее в кончиках пальцев. Но он не вправе был привлекать к себе внимание. Прохожие могли удивиться: юная, красивая, хорошо одетая девушка и грязный, убогий бродяга…

— Иди, — прошептал он. — И не оборачивайся. Мартина встала. Он пробормотал дрогнувшим голосом:

— Будь счастлива!

Она ушла в слезах, провожаемая заинтригованным взглядом какого-то прохожего. Опустив голову, чтобы не видеть ее, Муш смотрел в землю. Он подождал с минуту, потом тоже встал. Прежде чем уйти, он нагнулся и поднял с земли брошенный Мартиной окурок. Потом вышел из сквера на улицу, противоположную той, куда пошла его дочь. Погруженный в свои мысли, он даже не заметил фургон Барани, медленно проезжавший мимо сквера. Сыщик бросил на него быстрый, профессиональный взгляд. Ничего особенного… Бродяга… На улице Жан-Леклер Барани увидел Мартину, с покрасневшими веками идущую в сторону авеню Сент-Уан. Инспектор подскочил. Она могла идти только из сквера! Он толкнул локтем шофера.

— Выпусти меня. Хочу поглядеть, что в этом сквере. Там может быть Муш!

— Ты думаешь, они там встретились? — взволновался его товарищ.

— Не знаю. Но все возможно. Она идет оттуда и плачет. Скорее, сообщи всем машинам, чтобы они оцепили этот сквер. Быстро!

И пока его коллега поднимал тревогу, Барани выпрыгнул из фургона. Но Муш в это время шел уже к улице Лансье размеренным шагом человека, который ничего не ждет и никуда не спешит. Потом, оглядевшись, он забрался в прицеп черной «ДС», стоявшей в безлюдном месте. Альдо, только этого и ждавший, взялся за руль и тронулся с места.

XIII

Полиция останавливала все машины, направлявшиеся к восточной автостраде, и проверяла документы у их водителей. Этот цирк продолжался со времени побега Муша. Проверяли даже ночью.

Не доезжая до поста, Альдо подал сигнал двумя короткими гудками. Полицейские нахмурились, ища нарушителя. Но они, как всегда, ничего не увидели. По повелительному знаку бригадира Альдо остановился в правом ряду, предъявил права и все прочее. Другие полицейские, с автоматами на груди, наблюдали за происходящим, готовые стрелять в любого подозрительного. Бежать нечего было и думать. Автоматная очередь все равно догнала бы ослушника. Полицейский вернул Альдо документы, заглянул в машину, указал пальцем на прицеп.

— Можно посмотреть?

Сицилиец пошел вместе с ним и постучал в дверь фургона. Открыла Жанна, изобразив удивление, а Салями залаял.

— Что такое?

Бригадир мягко отодвинул ее в сторону и заглянул внутрь.

— Простой осмотр, — сказал он.

Затем, взглянув на Терезу, сидевшую на длинном сундуке перед откидным столом и учившую Сесилию рисовать, он отечески улыбнулся.

— О, простите!

Он отошел, поднял руку и сказал Альдо, вернувшемуся в кабину:

— В порядке.

Сицилиец кивнул и поехал. Полицейские занялись следующей машиной. Чем только им приходится заниматься! Конечно, это их профессия! Но все же становится невыносимым задавать одни и те же вопросы: «Ваши права? Что у вас внутри? Откройте чемодан!». Счастье еще, что им не нужно заставлять водителей показывать задницу! Правда, если бы такой приказ касался девчонок, сидящих за рулем…

Второй раз Альдо пришлось остановиться пород Рамбуйе. Снова проверка! И снова жандармы разрешили ему ехать, как только увидели в фургоне Жанну и Терезу, распевавших вместе с Сесилией. Прелестная картина, достойная кисти Милле.[12]

Через десять минут Адьдо окончательно скрылся из глаз слуг закона и начал спускаться к имению своего отца близ Пуаньи-ля-Форе. Оно называлось Таормина. Пять гектаров земли и лесок, в глубине которого возвышалась прочная, построенная из ноздреватого камня вилла под синей шиферной крышей. Перед домом уже стояла зеленая «симка» Серджо, который привез американского летчика. Их тоже досматривали по дороге. Но они были в порядке и ничем не напоминали объект охоты. Вслед за Альдо из машины вышли женщины и Муш, выбравшийся из сундука. Оказавшись на земле, убийца потянулся и полной грудью вдохнул воздух наконец-то наступившей весны. Он любил природу, и здесь ему все было по душе. Место было спокойное, скрытое со всех сторон стенами. Вокруг стояли прекрасные деревья, а справа, в конце дороги, поблескивала водная гладь.

— Здесь можно ловить на удочку? — спросил он. При виде спокойных вод в нем опять пробудилась страсть рыболова.

— Есть кое-какая рыбешка, — откликнулся Серджо, вышедший из дома с Джеком Американцем. — Но так, мелочь. Удочки в сарае.

Он указал на стоявшее метрах в ста и почти не видное за зеленью старых дубов деревянное строение. Муш кивнул, и глаза его заблестели. Если бы он мог половить рыбу, то был бы счастливейшим из беглецов. В камере его часто терзало воспоминание о днях, проведенных на берегу реки с удочкой в руке. Рыбная ловля была страстью Муша, и прозвище-то свое получившего за умение забрасывать удочку и успехи на берегах рек. Какая радость видеть, как форель бьется на конце лески, пока мягко крутится катушка!