Сибирячка - [17]

— Тряхни-ка стариной! Вспомни молодость!

Александр сопротивлялся, но всё же согласился взять гитару в руки. Пел он одну песню за другой, и окружающим казалось, что перед ними прежний, жизнерадостный Сашка, которого ничего не могло выбить из колеи жизни. Озорной, веселый малый, которого кроме музыки и женщин в последние годы ничего не интересовало, он брал от жизни все, что считал для себя нужным. Никого и ничего, не стесняясь, парень, как бы предчувствовал финал своей жизни.

— Дядя, Саша, Вы были артистом?! — удивленно спросит малыш, когда Александр отставил гитару в сторону.

— Да, я был артистом. Артистом Погорелого театра. Театр сгорел и вот сейчас я выступаю перед тобой! — весело произнес он.

— А кто еще выступал с Вами в Погорелом театре?

— Как кто? Нас было трое: я, дядя Яша и дядя Коля.

— Вы, дядя Яша, что разве тоже были раньше артистом?! — раскрыв широко свои глаза, спросил малыш.

— Еще каким!

— Неправда. Я не верю.

— Почему ты мне не веришь?

— Потому — что Вы доктор. А доктора артистами не бывают.

Яков взял прислонившуюся к стене гитару, и запел. Мальчик с растерянными глазами смотрел, то на Якова, то на Александра. Закончив петь, Фельдман посадил Дениса к себе на колени и, прижав к себе, спросил:

— Разве я тебя когда-нибудь обманывал? Почему ты мне не поверил?

— Почему Вы сейчас не артист?

— Кто тебе сказал, что он не артист?! Артист, да еще какой!!! — влез в разговор Александр.

— Почему Вы не выступаете?

— Скоро будем, — ответил Цеховский — младший.

— В каком ансамбле?

— Мы будем петь дуэтом: один слепой, второй хромой, — съязвил Александр.

— Я что я буду делать? — полюбопытствовал ребенок.

— Как, что? — задумчиво произнес гитарист, — Ты у нас будешь кассиром. Мы тебе доверим кепку, куда зрители будут бросать деньги убогим.

— Очень остроумно! — со злостью в голосе произнесла Светлана.

Яков Львович решил устроить для себя маленький отдых. Он позвонил домой и сказал жене, что останется ночевать у Цеховских.

Когда в воскресенье Светлана к обеду возвратилась из рынка, все уже сидели за столом. Денис, увидев мать, подбежал к ней и, взяв её за руку, посадил на свое место.

— Сыночек, а где ты будешь сидеть?

— Я сяду на колени к папе, — неожиданно ответил малыш.

— К какому папе?! — растеряно спросила мать, взглянув на сына.

— К моему папе, — сказав эти слова, мальчик моментально взобрался на колени к Александру. Денис обхватил своими тоненькими ручонками шею Цеховского младшего. Молодой мужчина, прижав ребенка к себе, поцеловал его в щеку.

— Но это не твой папа! — растеряно глядя, то на Якова, то на Татьяну Павловну промолвила Светлана.

— Мой!!! Мой!!! Это мой папа!!! Я знал, что я его найду!!! Он самый лучший на всей земле папа!!! — рыдая и прижимаясь к Александру, произнес малыш.

Его слезы катились по щекам. Он изо всех своих детских сил обнимал ранее не знакомого ему мужчину, которого захотел считать своим отцом. Без перерыва, как испорченная пластинка, ребенок повторял одну и ту же фразу: — Ты мой, мой папа!!! Я нашел тебя!!!

Взрослые, сидящие за столом, переглядывались между собой и, глядя на все происходящее, молчали.

Науменко не знала, что ей делать. Как себя вести в этой сложившейся ситуации. Она не переставала своими большими карими глазами смотреть на присутствующих.

Слезы катились по щекам Татьяны Павловны, и она рукавом халата вытирала их. Молящим взглядом Цеховская смотрела на мать ребенка.

У Эдуарда Владиславовича в этот момент сдали нервы, и он налив себе и Якову в фужер коньяк, залпом выпил его.

Татьяна Павловна медленно поднялась из-за стола и подошла к стулу, на котором сидел её сын с Денисом:

— Перестань, мой мальчик, плакать. — Женщина погладила ребенка по головке и, обняв, двоих сидящих на одном стулу проговорила, — Не надо, мой золотой, плакать. Это твой папа. Раз ты так хочешь, то пусть будет так. — Она взяла заплаканного ребенка на руки и, поцеловав его, добавила, — Если ты так решил, что Саша твой отец, то я тогда твоя бабушка, а это твой дедушка, — показала она пальцем на своего мужа.

Светлана видела, как наполнились слезами глаза Якова. Фельдман в упор смотрел своими карими глазами на Науменко и ждал от неё какого-то важного решения.

Денис сидел на руках у хозяйки квартиры, и она крепко прижимала малыша к себе, целуя его волосы.

— Извините, меня. Я хочу побыть один, — с трудом произнес Александр.

Поднявшись, он зацепил рукой фужер, стоявший возле Светланы, который, ударившись об пол, разбился.

— К счастью, — произнес Яков.

Александр не помнил, как дошел до кровати. Сняв очки, и уткнувшись головой в подушку, он почувствовал дрожь в теле.

«Почему Денис назвал меня папой? Почему он потянулся именно ко мне? — задавал себе вопросы солдат, — Что будет, когда Светлана уйдет от нас? Какая травма будет нанесена ребенку? Надо объяснить мальчику, что я не его отец. Это нужно сделать не медленно! Сегодня! Он может привыкнуть ко мне. Зачем ему слепец? Что я ему могу дать? Одни проблемы со мной. Как бы мне хотелось на мгновение взглянуть ему в глаза».

Озноб не переставал. Цеховского бросало, то в жару, то в холод. Одна мысль сменялась другой. В голове был хаос. Александр вспомнил свое детство, каким он был непослушным и вредным ребенком, как терроризировал своих родителей, и как из-за него они постоянно ругались.