Сибирский Робинзон - [8]

— Как же, воздержишься тут? — пробормотал я и направился в туалет.

Туалет в самолете — это нечто! С виду маленькая комнатка, обшитая белыми панелями. Чуть больше уличного переносного туалета. В углу маленький унитаз и крохотный умывальник.

«Боже мой, — брезгливо подумал я, увидев грязный и залитый мочой пол, — да здесь же наступить некуда! Свиньи! Ещё хуже, чем в плацкартном вагоне».

Казалось бы, справить малую нужду — чего проще. Ан нет! Только я начал, как самолет встряхнуло.

«Черт! — выругался я. — Воздушная яма!»

Ухватившись на всякий случай за поручень на стене я попытался закончить начатое. Последующие несколько минут я запомнил очень смутно — произошедшее пришлось восстанавливать по частям.

Я ополаскивал руки, когда самолет в очередной раз бросило вниз. Мне пришлось изловчиться, чтобы не упасть или не стукнуться головой о стенку. Но не успел я подумать об очередной воздушной яме, как сквозь стенки туалета послышался сначала тихий, а затем очень резкий свист. Мои уши мгновенно заложило, как это бывает при резком перепаде давления, а потом сдавило так, что я застонал от боли. Что-то теплое потекло по моим губам и щекам…

За свистом раздался звук, похожий на звук рвущейся бумаги, а потом мощный хлопок. Я ничего не понимал. Вцепившись одной рукой в умывальник, а другой в ручку двери, с холодящим кровь ужасом вслушался в свист, догадываясь, что он не сулит ничего хорошего. Когда раздался хлопок, меня резко подкинуло вверх, в мгновение ока я, подобно нинзя, очутился на потолке туалета. На потолке я задержался не долго и рухнул на пол, хорошенько приложившись головой к унитазу. Отскочив, моя бедная головушка попыталась проломить стену. На какое-то время я потерял сознание.

Впоследствии мне не единожды приходилось анализировать приключившееся. Похоже, что самолет разгерметизировался. Видимо, он был старый, и за разгерметизацией мгновенно последовало разрушение фюзеляжа, а значит, звук рвущейся бумаги означал начало гибели лайнера. Только ветер рвал не бумагу, а обивку корпуса «железной птицы», моментально оказавшейся без крыльев. Хлопок — это звук оторвавшегося от фюзеляжа хвоста, где в туалете пребывал ваш покорный слуга. Именно когда хвост отлетел от фюзеляжа и резко опрокинулся вниз, я очутился на потолке туалета. А когда обломок самолета, сделав сальто-мортале, начал падение, я вновь очутился на полу.

Теперь я благодарю Бога за то, что он тогда направил меня в туалет. И за те секунды, в которые я находился без чувств, — ведь не каждый человек выдержит осознание того, что он падает с большой высоты и вот-вот разобьется в самую мокрую лепешку из всех лепешек.

Сознание возвращалось постепенно. Туалетная кабинка вращалась. Это тошнотворное вращение привело меня в чувство. Видимо, обломок падал туалетами вниз, но не под прямым углом, и поэтому левая стенка уже не была в прямом смысле стенкой, но и не превратилась в пол. Опираясь на стенки кабинки и унитаз, я принял более устойчивое положение и при этом максимально отодвинулся от места приблизительного удара о землю. Конечно, мною двигал не разум, а древний инстинкт самосохранения.

Руки скользили по стене — я даже не мог вытереть с лица хлеставшую из головы кровь. Думаю, глаза мои были огромны и наполнены ужасом. Если в последние минуты перед кем-то пробегает вся жизнь, то перед моим внутренним взором пульсировало огромное, кровавого цвета слово «П-А-Д-А-Ю». Я визжал и выл от ужаса, визжал и выл так, что казалось, еще немного — и лопнут барабанные перепонки, а сами лёгкие разорвутся в клочья.

Время для меня сжалось. Секунда падения равнялась чуть ли не часу обычной жизни. Было бы неправдой сказать, что через некоторое время разум вернулся ко мне. Вернулась только та его часть, что отвечала за спасение моей бренной плоти. Теперь я только шептал: «Я падаю! Падаю!» Но все же понимал, что рано или поздно я буду на земле.

За несколько мгновений до удара о землю, я почувствовал и похолодел, сердце перестало биться: вот она — смерть!

«Всё! Конец!» Мне ничего не оставалось, как закрыть глаза, вжаться и ждать. Ждать её, Смерть.

Раздался ужасающий удар, словно ударили огромной кувалдой, потом хлопок, будто вылетела пробка из бутылки с шампанским, а затем скрежет и хрустящий звук. От удара я открыл глаза, и в моих глазах вспыхнул зеленый огонь. Следом за этим снова удар и тьма.

Я даже не успел удивиться ни падению, ни зеленому огню. Кабина, наконец, закончила свой путь. И я вместе с нею…

Вторые сутки почти беспрерывно холодный осенний дождь заливал город. Его струи обрывали желто-красные наряды с сиротливо стоящих деревьев, чуть поиграв листьями, дождь прибивал их к влажной земле, или к мокрому асфальту, блестевшему от автомобильных фар, ярких витрин магазинов, кафе, ресторанов и разноцветных неоновых вывесок.

На улицу было противно выйти. Люди, прячась под зонтиками, спешили вернуться домой или добежать до ближайшего кафе, наполненного ароматом горячего кофе. Многие, выскочив из метро, поспешно ныряли в огромные щедро освещенные магазины. Однако были и такие несчастные, которые прятались под ненадежным укрытием остановок общественного транспорта, и подобно пугливым щенятам, прижимались друг к другу, со смесью страха и любопытства наблюдая за разыгравшейся стихией. Несчастнее их были разве что те, кто и этого не мог себе позволить.