Сибирский кавалер [сборник] - [161]
И однажды, когда он спал, вышла из дома Василиса на двор и, глядя на полную луну, на крышу влезла. Уже первый ледок на лужах похрустывал, а была она босая и простоволосая.
И, на беду, проходил мимо ярыга, пригляделся: да это же ведьма, из подвала сбежавшая. Ее же столько все ярыги по всем лугам высматривают. Плата большая за ее поимку обещана!
Кинулся он в караулку. А Василиса, как зачарованная, на краю крыши стоит, ничего не видит, ничего не слышит, только луна в ее сердце сияет, велит смотреть на нее, тосковать о чем-то, что было десять тысяч лет назад. Что именно было — не помнит, но чувствует — было! И надо думать о том, надо стоять здесь на ветру.
Стражники бегут. Собаки взлаяли, Савва Францужанин Григория будит, добудиться не может.
Стражники уже через тын перелезли. Взвизгнул пес Полкан, которого один стражник сабелькой рубанул. Стражники лестницу к крыше тянут, начинают по ней взбираться, — ничего не видит Василиса, стоит спокойная, полуулыбка на губах застыла.
Савва с пищалью ковыляет в сени, в малое окошечко прицелился, выстрелил, сшиб одного стражника. А их много, пока пищаль перезаряжал, порубили сенную дверь, в сени ворвались, не успел еще выстрелить, раскроили ему череп секирой.
В светлицу ворвались, оглушили Григория кистенем, связали по рукам и ногам, в тюремную избу волокут.
Остался новый дом — сирота. И под шумок стражники кое-какие вещички припрятали. Все равно казаку Григорию Плещееву за такое-то дело, как укрывательство ведьмы, из тюрьмы вовек не выйти. Его имущества лишат, как и казачества. Дак лучше взять для своей пользы и эти одежки дорогие, и крест золотой, и ткани из сундуков. Все спишется!
Василису тем временем утащили в тот же каменный мешок, откуда сбежала. Только теперь пол в подвале еще железом покрыли, да страже велели не дремать, ни днем ни ночью. Впрочем, сказали, недолго ведьме тут сидеть. Только допросы снимут, так и сожжет ее заплечных дел мастер Гарвей Каролус.
44. БЕДОВЫЙ ВОР
Привели Григория на допрос в съезжую, допрашивал его подьячий Викула Палеев, присутствовал при этом сам воевода Максим Григорьевич. Много был наслышан он о Плещееве. И в Москве ему сказали, чтобы никакого послабления Григорию не делал, а лучше всего, чтобы Григорий этот в тюрьме бы сидел. Вот теперь и случай вышел его надолго упрятать, может навсегда. Викула Палеев орет:
— С ведьмами путаешься? Чертовщиной занимаешься? На костре изжариться захотел?
А Плещеев ему:
— Ты сам черт! А я не у таких чертей сиживал. Я в Кузнецке сидел, я в Томске сидел. Я всюду сидел, да всюду вышел.
— У нас не выйдешь! — вскипел вдруг воевода Ртищев. — Пороть его кнутом, пока не расскажет во всех подробностях, как у него с ведьмой связь получилась, через какие чары. Что еще ведьма наведьмовать собиралась?
Пошли за Каролусом Гарвеем. А тот рад стараться. Не забыл пинка того самого. Ух, отомщу! Кнут-то из воловьей кожи. Просеку насквозь.
Григорий на «козле» лежит, зубы сцепил, ни звука не издает. Даже воеводе любопытно. Правда, черт! Терпит. Да и спина вся в шерсти, как в рубахе. Долго старался Гарвей, аж вспотел. Вот отвязали Григория, воевода спрашивает:
— Ну, каково?
— А ничего, — отвечает Григорий, — ровно комар щекотал. Уж дали бы мне Каролуса выпороть, уж я бы его научил, как кнутом пользоваться.
— Ох, Гришка! Доведешь ты меня! — вскричал Максим Григорьевич. — Прикажу запороть до смерти!
— А слышал ли ты, воевода, про святого Василия Мангазейского? — спрашивает Григорий. — Так вот. В Туруханском крае в тысяча шестьсот втором году воеводою был самодур вроде тебя, Савлук Пушкин. Забил по дурости своей ключами амбарными до смерти служителя купеческого Василия. И бросили того Василия в болото. И прошло двадцать лет, и однажды охотники нашли тело сего Василия нетленным. И был причислен он к лику святых. И боле я тебе ничего не скажу, об остальном сам думай.
— Убрать его! — заорал воевода. — В тюрьму. Воды не давать, а кормить соленой рыбой. Небось, и без кнута заговорит.
Мужская тюрьма в Енисейске была поболее размером, чем в Томском. Было в ней две половины. В лучшей половине сидели аманаты. Были они в крепях-чепях, да в казенках-колодках. Однако могли выходить на двор тюремный свободно и кормили их хорошо. Были они залогом того, что ясашные людишки из дальних улусов будут платить ясак исправно, и не перебьют, не покалечат сборщиков.
Но и в аманатском сидении хорошего было мало. Случалось так, что сборщиков ясака убивали в дороге совсем не те племена, из которых аманаты взяты, но аманатов все равно казнили. Так, что ели хорошо, да мысли были у них не сильно хорошие.
Григорий попал в ту часть избы, где сидели разные оторви-головы. Они сразу же стали приставать с расспросами: верно ли, что он с ведьмой спал. Каково это на вкус? И ездила ли она на нем по ночам? Он отвечал кратко:
— То она — на мне, то я — на ней.
Рыбу соленую, которую ему принесли, съел. Все мужики в тюрьме были предупреждены, что нельзя давать ему воды ни под каким видом. За это казнь лютая была обещана.
А мужики знали, что меж ними ярыга есть. Но не знали — кто из них? И не давали Григорию воды. И тюремщики нарочно перед ним ковш берестяной пустой ставили, дескать, посмотрит, пить захочет, говорить начнет, подьячего позовет, да все про колдовство-ведьмовство расскажет.
Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.
Сибирь издавна манила русских людей не только зверем, рыбой и золотыми россыпями. Тысячи обездоленных людей бежали за Уральский Камень, спасаясь от непосильной боярской кабалы. В 1619 году возник первый русский острог на Енисее, а уже в середине XVII века утлые кочи отважных русских мореходов бороздили просторы Тихого океана. В течение нескольких десятков лет спокойствию русского Приамурья никто не угрожал. Но затем с юга появился опасный враг — маньчжуры. Они завоевали большую часть Китая и Монголию, а затем устремили свой взор на север, туда, где на берегах Амура находились первые русские дальневосточные остроги.
На Собольем озере, расположенном под Оскольчатыми хребтами, живут среди тайги три семьи. Их основное занятие – добыча пушного зверя и рыболовство. Промысел связан с непредсказуемыми опасностями. Доказательством тому служит бесследное исчезновение Ивана Макарова. Дело мужа продолжает его жена Вера по прозванию соболятница. Волею случая на макарьевскую заимку попадает молодая женщина Ирина. Защищая свою честь, она убивает сына «хозяина города», а случайно оказавшийся поблизости охотник Анатолий Давыдов помогает ей скрыться в тайге. Как сложится жизнь Ирины, настигнет ли ее кара «городских братков», ответит ли Анатолий на ее чувства и будет ли раскрыта тайна исчезновения Ивана Макарова? Об этом и о многом другом читатели узнают из книги.
На рубеже XIX и XX веков на краю земель Российской империи, в глухой тайге, притаилась неизвестная служилым чинам, не указанная в казенных бумагах, никому неведомая деревня. Жили здесь люди, сами себе хозяева, без податей, без урядника и без всякой власти. Кто же они: лихие разбойники или беглые каторжники, невольники или искатели свободы? Что заставило их скрываться в глухомани, счастье или горе людское? И захотят ли они променять свою вольницу на опеку губернского чиновника и его помощников?
Отец убивает собственного сына. Так разрешается их многолетняя кровная распря. А вчерашняя барышня-хохотушка становится истовой сектанткой, бестрепетно сжигающей заживо десятки людей. Смертельные враги, затаившись, ждут своего часа… В небольшом сибирском селе Зеленый Дол в тугой неразрывный узел сплелись судьбы разных людей, умеющих безоглядно любить и жестоко ненавидеть.