Сибирская Вандея. Судьба атамана Анненкова - [165]

— Вы ранее показывали, что сами лично не участвовали в порках и расстрелах. Вы это подтверждаете и сейчас?

— Нет, не участвовал!

— Значит, ваши руки чисты от крови?

Анненков смотрит в глаза обвинителя:

— Нет, не чисты: я отвечаю за каждого своего партизана!

Не найдя прямых доказательств личных расправ Анненкова с пленными, со своими солдатами и с местными жителями, суд, а точнее гособвинитель Павловский, нагромоздив кучу неверных и ложных посылок, косвенно все-таки обвиняет атамана в этом.

Несмотря на прокурорскую логику, обвинения Анненкова в личных расстрелах, порках и насилиях были сняты.

Анненков не отрицал, что в его дивизии были и порки, и расстрелы. Пороли в основном за дело: за нерадивость, за дисциплинарные проступки, воровство, расстреливали изменников, трусов, паникеров, торговцев наркотиками, за совершенные преступления, а также подозреваемых в большевизме. Однако масштабы этих эксцессов по прошествии десяти лет оказались сильно утрированными. Особенно постарались в этом бывшие красные партизаны, которые в своих воспоминаниях выдавали такие факты, которых не было и быть не могло!

Что касается расстрелов своих бойцов, то у красных они практиковались гораздо чаще и в бо́льших масштабах, чем в малочисленной дивизии Анненкова. И красноармейцы часто гибли не за собственные грехи, а несли коллективную ответственность. Тот же А. П. Кучин вспоминает:

«Однажды ко мне явился начальник заградительного отряда Креслин и доложил, что прибыли два батальона самарцев, оставив свои позиции. При допросе командиров батальонов выяснилось, что во время боя под деревней Верхне-Сульская их подразделения, потеряв связь с соседями, стали отступать, а потом пустились в бегство.

Посовещавшись с начальником дивизии Вахромеевым, мы решили наказать беглецов. О них было сообщено в Реввоенсовет армии.

И вот в Сок-Кармалинское срочно прибыл Ревтрибунал 5-й армии. На своем заседании 12 апреля 1919 года трибунал „рассмотрел дело двух батальонов Самарского сводного полка и комиссара того же полка Миронова, установил, что батальоны панически бежали из-под деревни Верхне-Сульская и тем самым предали своих товарищей“. Трибунал сурово осудил бойцов этих двух батальонов и вынес решение: „расстрелять через двадцать пятого по одному“. Политического комиссара полка Миронова „за непринятие мер приговорить к расстрелу, но ввиду ряда смягчающих вину обстоятельств и полного незнания военного дела, найти возможным направить его в дисциплинарный батальон на месячное воспитание“. В решении трибунала говорилось, что, если Миронов в течение месяца не оправдает доверия, он будет расстрелян на месте.

Приговор трибунала о расстреле каждого двадцать шестого был приведен в исполнение»^{257}.

Анненковскую дивизию, вопреки фактам, называют карательной. Так общественный обвинитель Ярков, человек сугубо гражданский, на вечернем заседании 9 августа с чисто дилетантских позиций живописал перед притихшей, жадно внимающей аудиторией:

— Под защитой чехословацких штыков, с помощью которых пришла контрреволюция, местные военные организации и, в частности, анненковские карательные отряды и отряды особого назначения, контрразведка и прочие, творили такие ужасы, перед которыми даже их союзники чехи вынуждены были заявить, что они позволяют такие действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Все, даже самые дикие зверства, тускнеют перед зверством анненковских карательных отрядов.

Но дивизия Анненкова не была карательной. Она формировалась и предназначалась для решения боевых задач. Да и сам Анненков — боевой офицер, а не каратель. Мы уже убедились, что большинство обвинений в адрес Анненкова и анненковцев были ложными или являлись плодами оговоров или добросовестных заблуждений. И подсудимый вынужден даже об этом особо сказать:

— Я не буду говорить, что во многих преступлениях я и мой отряд не виноваты, но я хочу подчеркнуть, что много неверно приписывалось партизанскому отряду.

Несмотря на это, со стороны свидетелей постоянно звучали обвинения анненковцев в грабежах, изъятии продовольствия, фуража, скота, подвод и т. д. Заявления Анненкова, что в указанное свидетелями время и в называемых ими районах и селах его частей не было, суд не принимал во внимание и гнул свою линию. Во многих случаях Анненков был прав. Использование его имени реквизиторами было очень частым явлением. И не только потому, что эти экспроприаторы называли себя анненковцами, желая скрыть свою принадлежность к частям других командиров или переложить вину и ответственность за это на плечи Анненкова, а потому, что они знали, что имена их командиров для крестьян ничего не значат и под них они ничего не получат, а авторитет Анненкова был настолько высок, что достаточно было произнести его имя, и крестьяне давали все, зная, что тот рассчитается! Это самозванство в дальнейшем сыграет роковую роль в судьбе Анненкова, потому что его имя использовалось самозванцами годами. Что касается карательной деятельности, то ею вынуждены заниматься все армии мира в тех районах, где им оказывается сопротивление.

Сведений о карательной деятельности в Семиречье красных в советской печати практически нет и не могло быть, иначе были бы искажены сусальные образы красноармейца и Красной армии. Однако такая деятельность ими проводилась и довольно часто, а местное население несло при этом тяжелые повинности.