Сибирь - [59]

Та же самая сила вдохновляет одиннадцатую из этих героинь, Камиллу ле Дантю, тоже француженку, дочь гувернантки семьи Ивашевых, которая поехала в Сибирь, чтобы соединиться со своим мужем, хозяйским сыном Василием Петровичем Ивашевым… Когда первая группа отправляется в Сибирь вместе с Сергеем Трубецким, Катрин, несмотря на запрет, через три дня следует за ними. Ее путешествие по «тракту» едва не стоило ей жизни. Задуманный Петром Великим и построенный уже после его смерти «тракт», до строительства Транссибирской магистрали был единственным путем из Петербурга до китайской границы. По нему передвигались на санях, зимой пересекали реки по льду, а в остальное время на лодках. В областном художественном музее Иркутска (у нас не было времени его посетить) есть красивое полотно 1886 года Николая Добровольского «Переправа через Ангару в Иркутске». Вылезшие из глубоких снежных сугробов на берегу реки сани пытаются подняться на длинный деревянный понтон. Вдалеке в тумане виднеются высокие колокольни церквей Иркутска. Морозный образ, усугубленный грозовым небом, намного поэтичнее, чем реальность этой бесконечной дороги по степи…

Длившиеся многие месяцы путешествия женщин, ехавших с ссыльными, или выехавших вслед за ними, происходили в чрезвычайно трудных условиях, и их размещение в сибирских деревнях было очень ненадежным. Но связи, которые установились между ними, а позже и между их семьями, были невероятно крепки: «Все было общим, радости и печали, все делилось поровну, все было отмечено взаимной симпатией. Мы все были объединены тесной дружбой», — пишет Полина Гебль в своих мемуарах. Что касается Марии Волконской, то она присоединилась к Екатерине Трубецкой, и они обе жили месяцами возле тюрьмы в маленькой избе, практически никогда не топленой. «Было так холодно, — пишет она, — что мы просыпались с волосами, примерзшими к стенке». Удивительное эхо истории! Об одном из первых заключений в тюрьме Екатерина Гинзбург, арестованная в Казани в 1937 году, говорит, что холод был таким сильным, что «волосы примерзали к стене». Она часто думала о женах декабристов и цитировала по памяти стихи Некрасова, посвященные Марии Волконской: «Прежде чем поцеловать своего мужа, я поцеловала его кандалы».

Недоверчивое вначале местное население, русские крестьяне, живущие в среде местных народов, быстро узнали, кто они и каковы были цели их мужей-декабристов. «Я узнал от твоего слуги, зачем ты ходила к императору, — сказал однажды один старик Полине Анненковой. Великое дело, матушка, да хранит тебя Бог. Я знаю, что они хотели, эти господа: они хотели нашей свободы, свободы крестьянам». Им помогают. В благодарность они учат крестьян читать, в том числе женщин и девочек, что уже само по себе в то время было революционно.

…Наш визит завершается концертом. Костюмам, манерам и даже голосам артистов не хватает изящества и воодушевления, но это произведения композиторов, которые нравились Марии Волконской: Шопен, Шуберт, Глинка и Александр Варламов. Посещение этого дома окунуло нас в ощущение исторической симпатии и такого сопереживания ей и ее страданиям, что мы даже быстро забыли искусственный и почти стесняющий характер этой музыкальной интермедии. Ничто не могло лучше помочь нам понять, сколько потребовалось храбрости и сил, чтобы создать культурный петербуржский — европейский — салон в этой ледяной пустыне в 6000 километрах от столицы… Островок мысли, поэзии, музыки после ужасных лет тюрем и дымных, грязных и ледяных изб, среди казаков и русских крестьян, неподалеку от бурятских юрт!

…В доме декабристов мне казалось все более ясным, что Сибирь является «фронтом», подвижной и продвигающейся «границей» европейского присутствия. На этот раз это не фронт завоеваний и насильственной колонизации. Это прививка на чужой земле либеральных идей, пришедших из Европы — культуры, музыки и книг. Ссылка сюда обернулась свободой. Это вызов власти, настоящий триумф над жестоким тираном. В этом пристанище среди стен, обтянутых светлой тканью, пианино, картины, поющая женщина. А снаружи вместо всеобщего освобождения, о котором мечтали декабристы, они принесли этим крестьянам немного медицины и научили читать их детей. Триумф Европы в этой безлюдной глуши, Европы не завоевательницы, не колонизатора, а Европы просвещения, воплощение несбыточной мечты, которая побудила этих ссыльных благородных молодых людей.

Пианист играет Шуберта, это «Экспромт», который особенно любила Мария Волконская. Именно тогда к вам приходит мысль, которая переходит в уверенность: жизнь этих ссыльных женщин была несравнима богаче и полнее смыслом, чем судьба, к которой они были предназначены и которая была у их матерей. Классическая судьба русской аристократки: сыновья поступают в военную академию, дочерей нужно выдать замуж, несколько месяцев в году скучать в сельской усадьбе, несколько путешествий на воды Бадена, несколько тайных страстей, игра, молодые офицеры… А может, что-нибудь еще, такое же секретное и обманчивое, и приближающаяся старость рядом с супругом, который вас обманывает с оперными танцовщицами…