Сибирь - [33]
По возвращении, всегда опасаясь упустить что-нибудь важное, я роюсь, ищу в интернете… И вдруг пропасть открывается под моими ногами: я прошу прощения у россиян, которые будут меня читать, я не хочу их обременять воспоминаниями о прошедших временах, но это действительно, как разверзшаяся пропасть под моими ногами. Пропасть ужаса, бесконечных страданий, отчаяния. Я останавливаюсь, измеряю разницу между тем путешествием, что я проделала весной, и тем, что проделала теперь, погрузившись в то, что оно от меня прятало.
Барабинск — родной город Анатолия Марченко. Возможно, это имя вам ни о чем не говорит, но позвольте мне на минуту остановиться. Когда я корректировала этот рассказ, в интернете я обнаружила, что он родился в Барабинске. Вот что я знаю о нем: он умер в тюрьме во времена перестройки после 11 лет заключения. Ужасная смерть после объявления голодовки. Я поискала еще информацию и проследила его жизненный путь. Рабочий, затем стал писателем и диссидентом. Какая светлая голова! Его деятельность началась в пятидесятые годы, следствие которой — десятилетие тюрьмы. Он не остановился: протестовал против содержания лагерей после смерти Сталина, против ввода танков в Прагу в 1968 году и вновь протестовал в 1975 против нарушения Хельсинкских соглашений. И снова тюрьма. Горбачев ничего для него не сделал. 1986 год! Перестройка, однако! Надежда, оттепель, гласность! Нет: страшная смерть на тюремном матрасе в Чистополе в Татарстане в 130 километрах от Казани. После этого я искала и нашла книги Анатолия Марченко. Например, «Мои показания», в которой он рассказал о советских политических лагерях и тюрьмах 1960-х годов. Нельзя, чтобы память о нем стерлась совсем. Русская весна возникла на всех этих трупах.
Мы, западные люди, одно время (или долгое время!), очарованные коммунизмом, «вернулись из него» окончательно в 1970-е и 1980-е годы (Жид даже в конце тридцатых). Но этот порыв и одобрение, а затем резкое отторжение нам ничего не стоили: мы поигрались с жизнью других, мы тоже были причастны к их смерти.
К вечеру мы прибыли в Новосибирск.
Новосибирск. Тот же день
17 часов 15 минут. Вечер еще не наступил, а мы уже оказались на платформе вокзала, сооруженного в 1893 году при строительстве Транссибирской магистрали недалеко от моста, перекинутого через Обь. Теплый воздух. А ведь всего месяц назад, в конце апреля, здесь было минус 35 градусов. Как всегда, нас ждет небольшая делегация, оркестр, хлеб-соль, и группа девчат в желтом держат бандероль, на которой по-французски написано: «Добро пожаловать к сибирякам». Слово «Сибирь» и прилагательное «сибирский» нужно теперь ассоциировать и с менее условными, нежными и веселыми образами: с образами сегодняшних людей, с сегодняшней российской Сибирью. Угрюмые зимние картины, ужасный холод, промерзшая земля, бесконечная история депортаций… Нужно на некоторое время отстраниться от этого: не для того, чтобы о них забыть, — кто смог бы это сделать? — а для того, чтобы позволить жить живущим сегодня.
Мы собираемся на большой площади перед вокзалом. Нам открывается странный «вокзал в форме вагона», как говорят гиды. Да, добавили к этому локомотив и несколько зданий в форме вагонов, чтобы создать иллюзию железнодорожного состава…
К 18 часам мы уже устроились прямо напротив в гостинице «Конгресс». Уют, качественное обслуживание, современные номера в прекрасном состоянии, как везде. Возможно, не в этом случае, но цены в гостиницах, переоборудованных или построенных в России начиная с девяностых годов, очень высоки — в Хилтоне, например, до 300 долларов за ночь. Несмотря на предоставляемый комфорт, наша гостиница уж больно некрасива: однообразный фасад 20-этажного здания, ни одного балкона, маленькие квадратные окна и цвет серого бетона.
Вот что я быстро записала из того, что мне говорили: в общем, уровень жизни в полуторамиллионном Новосибирске, самом большом городе Сибири, довольно высокий. Нет ничего действительно старинного в этих городах, которые до прокладки Транссибирской магистрали были просто большими деревнями. Первое кирпичное и каменное здание было построено в 1896–1899 годах — это собор Александра Невского…
Сегодня это современные города, которые развивает посткоммунистическая Сибирь: каждая вторая семья имеет автомобиль, чаще всего подержанный японский, привезенный из Владивостока с рулем с правой стороны. Есть поговорка: «Автомобили рождаются в Японии, но умирают в Сибири». Мы быстро устраиваемся и идем ужинать в ресторан «Экспедиция» на улице Железнодорожной.
После ужина (меню которого я тщательно записала: салат, суп с фрикадельками, мясо, мороженое, водка и вино) я вижу, что еще не поздно, по весеннему тепло, и спрашиваю, как пройти до гостиницы пешком (это совсем не сложно, все время прямо). И вот я на улице. Быть там одной, никого не зная, всем безразличной, доставляет мне чрезвычайное удовольствие. Я постоянно ищу такие минуты одиночества. Не для того, чтобы сбежать от группы и моих друзей, а потому, что я из опыта знаю, что нужно быть одной, чтобы вещи прояснились. Я иду, даже не фотографирую, я жду, я очень внимательна, я знаю, что это придет, жду еще немного, и это приходит. Что? То, что я ищу:
