Швейная машинка - [50]

Сейчас, когда она впервые за несколько месяцев увидела его, стало ясно, что Дональд скрывал от нее в письмах: рука, которую с такой готовностью пожал их сосед на улице несколько минут назад, была у него единственной. Пустой левый рукав свободно свисал. Память сразу же подсунула картинку нынешнего утра: она вспомнила, как Том протягивал обе здоровые руки, чтобы забрать у нее Энни на пороге своей квартиры, и она чуть не побледнела от гнева, жалости и зависти. Все внутри у нее задрожало, дыхание перехватило, и сразу же стало стыдно за такие чувства. Потом приступ прошел, и она почувствовала ненависть к себе.

— Джин… — Дональд посмотрел на нее добрыми серыми глазами и потянулся к ней. — Моя жена.

Она сразу вспомнила, как он обращался к ней в письмах: не «дорогая», не «милая Джин», а «Моя жена»: «Моя жена, у меня новости…», «Моя жена, я…» и наконец: «Моя жена, со мной все в порядке…».

— Да, — ответила она. — Твоя жена.

Она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его, и почувствовала, как поднимается в воздух.

Он мягко поцеловал ее, опустил на пол, прижал к себе и прошептал:

— Мне так жаль…

— Я знаю.

— Нет, ты не понимаешь. Как я мог…

— Извинения принимаются.

— Принимаются?

— Да, Дональд. — Джин погладила грубую щетину на его лице. — Я принимаю твои извинения — не потому, что они были нужны, а потому, что ты хотел извиниться. Ты копил их несколько недель и вот сейчас наконец произнес. И я не хочу, чтобы ты их еще раз повторял.

Он замолчал. Поток слов, объяснений и сожалений был остановлен, не успев извергнуться. Наконец он кивнул в знак согласия и наклонился, чтобы поднять рюкзак, но она опередила, быстро схватив его и закинув на плечо.

— Я могу нести сам, — запротестовал он.

— Да, — ответила она. — Но если рюкзак понесу я, ты сможешь держать меня за руку, пока мы заходим в дом, а ведь так будет гораздо приятнее, правда?

Спустя несколько минут после того, как они открыли дверь, зашли, положили рюкзак и корзинку, сняли пальто и наконец снова закрылись от мира, ее внезапно накрыли воспоминания о проведенных вместе годах. Картины из прошлого замелькали перед ее мысленным взором. Вот Дональд запрыгивает на ящики на фабрике «Зингер». Вот они выносят вещи из поезда, на котором приехали в Эдинбург. Вот он смывает с себя грязь в раковине на кухне. Вот принимает у нее Энни через несколько минут после родов. Но ярче всего она видела, как водит пальцами по Библии в поисках того стиха, который и отправил их в путешествие:

Время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить.

Джин поняла, что снова настало время говорить. Но говорить не словами, а любовью, благожелательностью и надеждой — именно в надежде он нуждался больше, чем во всем остальном, что она могла предложить.

Конни

Февраль 1964 года. Эдинбург

Готовя завтрак, Конни решила рассказать Альфу о вакансии. Она стояла у плиты и жарила квадратные колбаски[26]. На ней был фартук в цветочек, отороченный желто-золотой косой бейкой, — первое, что она сшила на новой машинке.

Горячий завтрак в воскресенье они оба очень любили.

— Я вчера утром встретила мисс Арчер в кооперативном магазине на Бред-стрит. Она сказала, что по мне очень скучают в швейной мастерской и до сих пор меня вспоминают, даже через семь лет.

— Серьезно?

— Она также сообщила, что скоро уходит на пенсию.

Конни еще минуту подержала на огне шкворчащую сковородку, достала из-под плиты подогретые тарелки и поставила на стол, а потом нашла в ящике ножи и вилки.

Она легко двигалась между шкафом и столом, где все лежало на тех же местах, что и в ее детстве, и могла бы это делать даже с закрытыми глазами. Ничего менять и переделывать ей не хотелось, несмотря на советы в женских журналах, которые она перелистывала в парикмахерской, куда каждые две недели ходила мыть с шампунем волосы и делать укладку. Постоянная тяга к изменениям и переделкам казалась ей утомительной.

— Подвинься, Альф. Мне надо накрыть на стол, а твоя газета мешает.

Он подчинился и отодвинул немного стул, хотя она вовсе не это имела в виду.

— На пенсию?

Конни слегка толкнула его, чтобы он отодвинулся с газетой еще подальше.

— Я не думала, что мисс Арчер уже предпенсионного возраста, видимо, она очень хорошо сохранилась.

— Ну и? — Альф отложил газету и стал внимательно слушать.

Конни вернулась к своему месту у плиты. Подцепляя щипцами розоватое мясо, она переворачивала колбаски одну за другой, следя за тем, чтобы не забрызгать жиром эмалированную плиту.

— Мисс Арчер сказала, что мне нужно предложить себя на ее место.

— И что ты думаешь? — Он встал, взял заварочный чайник и поставил его на стол.

— Не забудь грелку, — напомнила она.

— Да-да, помню, я просто внимательно тебя слушаю.

Он водрузил на теплый чайник связанную вручную грелку.

Конни полила яйца расплавленным жиром от колбасок — яркие желтки и белок сразу потускнели.

— Не знаю, что и думать.

— Ты же не видишь себя в конторе с бумагами и не хочешь проводить собеседования с новыми сотрудниками?

— Наверное, я бы справилась, но не уверена, что хочу этого.

Она вынула из духовки рогалики, купленные в булочной на углу, и выложила их на большое овальное сервировочное блюдо, расписанное ивами, — оно было у них в семье, сколько она себя помнила.