Швейцарский Робинзон; Вторая родина - [241]

Йоханн Давид, похоже, и сам увлекался книгами о дальних странах. Во всяком случае, читатель без труда обнаружит в тексте романа следы знакомства автора с сочинениями европейских путешественников-натуралистов. Неизвестно, был ли пастор столь же сноровист, как его главный герой — оптимист и мастер на все руки, но доходчиво рассказать детям о различных сторонах человеческой деятельности приходский священник умел. Впрочем, надо оговориться: возможно, многочисленные и подробные описания различных трудовых процессов попали в текст уже при литературной обработке истории о швейцарских робинзонах.

Висс-старший обладал, очевидно, и недюжинной памятью, сродни той, что обнаруживает основной герой и рассказчик книги. В этом убеждают нас детальные описания самых различных ремесел и занятий, в которых свободно ориентируется глава швейцарского семейства. Еще больше проявляется память автора в эпизодах знакомства с экзотическими животными и растениями. В целом его познания о дальних странах совпадают с уровнем тогдашней европейской биологии. Только ни в коем случае не следует считать Новую Швейцарию отображением какого-то конкретного уголка земного шара. Бернский священник искусно соединяет в своих рассказах флору и фауну различных биогеографических провинций нашей планеты. Не то чтобы он не знал, что лев и морж, например, не могут обитать в одних климатических условиях, просто пастор ставил себе совсем иные задачи: приобщить ребятишек к познанию мира через невероятное — через приключение. Здесь, безусловно, сказалась привычка к образности, выработанная еженедельными церковными проповедями.

Рассказанные Иоханном Давидом истории крепко врезались в память его детей, и один из них, Йоханн Рудольф Висс (1782—1830), преподаватель философии, библиотекарь и поэт, решил записать отцовские рассказы, а потом и издать их. На подготовку рукописи ушло несколько лет. Книга увидела свет в 1812 году и сразу получила известность. Ею зачитывались как взрослые, так и дети. «Швейцарский Робинзон» был переведен на несколько европейских языков, в том числе на французский.

Роман И.-Д. Висса стал любимой книгой маленького Верна. Под старость он признается, что предпочитал швейцарского Робинзона английскому: «Я хорошо знал, что сочинение Даниеля Дефо философски более значимо... Но произведение Висса, богатое событиями и приключениями, интереснее для молодых мозгов. Там изображена целая семья: отец, мать, дети — и их различные поступки. Сколько лет я провел на их острове! С каким пылом я присоединялся к их открытиям! Как завидовал их судьбе!»[272] Когда летом семейство будущего писателя перебиралось в пригородное имение Шантене, для мальчишек — Жюля и его брата Поля — начинались счастливые денечки. «Брат и я носились напропалую по лугам и лесам. Мы не могли взбираться на мачты, а потому целые дни проводили на верхушках деревьев! Мы соревновались: кто выше устроит свое гнездо. Мы болтали, читали книжки, строили планы дальних путешествий, а свежий ветер раскачивал ветки, создавая иллюзию боковой и килевой качки!.. Ах, это было восхитительное времяпрепровождение!»[273] О любимых книжках детства писатель рассказал в 1900 году в предисловии ко «Второй родине»: «Робинзонады... Я так часто увлекался подобными историями, что они навсегда врезались в мою память. Позднее, раскрыв уже в зрелом возрасте другие книги, я никогда не получал впечатлений, сравнимых с детскими»[274].

Герои прочитанных летом книг приглашали в путешествие, и мечта о дальних странствиях поселилась в душах братьев. Заветной целью ребятишек стал... необитаемый остров! И однажды Жюль, отправившись вниз по Луаре на парусной лодке, попал на такой остров. Его лодка дала течь, затонула, и будущий писатель оказался на одном из русловых островков Луары. Знакомство с «необитаемым» уголком суши было недолгим: скоро начался отлив, и Жюль вброд перешел протоку, отделявшую его от берега. Но это было настоящее кораблекрушение и настоящее одиночество на безлюдном клочке земли. Такие приключения не забываются, и когда через много-много лет встал вопрос о серьезном выборе жизненного пути, Верн вернулся к своим детским увлечениям. Одним из первых верновских приключенческих сюжетов стал роман о робинзонах. Он по ряду причин не был окончен, но для нас важно, что в нем использовалась не концепция одиночной робинзонады, впервые разработанная Д. Дефо, а именно «семейный вариант», описанный в романе И.-Д. Висса. Речь идет о «Дядюшке Робинзоне», впоследствии переделанном в знаменитый «Таинственный остров», где тоже действует целая группа оказавшихся в вынужденной изоляции людей.

Став признанным лидером приключенческой литературы, Верн то и дело возвращается к теме робинзонады, постоянно видоизменяя сюжет: «Школа Робинзонов» (1881), «Два года каникул» (1887), «Вторая родина» (1896—1897), «В Магеллании» (1897—1898). К «традиционным» необитаемым островам верновская фантазия добавляет острова — то рукотворные («Пять недель на воздушном шаре», 1863; «Из пушки на Луну», 1865—1869; «Робур-Завоеватель», 1885; «Плавучий остров», 1893), то в какой-то степени естественные («Эктор Сервадак», 1877; «Охота за метеором», 1901). К искусственным островам, правда наземным, можно отнести и город зла Штальштадт, где скрывается демонический гений Шульце («Пятьсот миллионов бегумы»). В романе «Черные Индии» в роли своеобразных островов выступают подземные галереи заброшенной шахты Эберфойл. Если же продолжить этот список за счет, например, «островов» плавучих, сплавляющихся по реке («Жангада», «Прекрасный желтый Дунай»), движущихся по поверхности океана («Чэнслер», «Плавающий город») или в его глубинах («Двадцать тысяч лье под водой»), то можно без преувеличения говорить об устойчивой приверженности писателя к «островному сюжету». Причем его герои оказываются изолированными от цивилизации то по воле рока, то по собственной инициативе.