Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - [44]

— …Каждый деревенский хозяин должен ежемесячно сдавать пару кур и лукошко яиц, а его жена приносить одиннадцать кусков холста в год.

— …Когда я был ребенком, в деревне представляли трех волхвов, и один хозяин играл Балтазара, а перед ним и за ним шли пастухи и дули в рожки, и один пастух был угольно-черный, он изображал негра, и как же я хохотал, на него глядючи! Потом сажа долго не смывалась у него с лица.

— …А мельник был освобожден от работы на хозяина, но был обязан каждый год брать поросят и откармливать четырех свиней.

— …Сельский кузнец получал одиннадцать гульденов и восемь мер зерна в год, чтобы поддерживать в порядке инвентарь. У него еще был сынишка, восьмилетний малыш…

— …Деревья у плотины принадлежали хозяину, мельник же не имел на них права. То были сплошь сосны да дубы; а дуб, как известно, есть самое прекрасное дерево, ибо от кормежки желудями получается лучшее в мире свиное сало и самые замечательные колбаски.

— …Крестьянки были обязаны делать работу по двору за крейцер в день и еду.

— …С одной овцы получали по фунту с четвертью шерсти за стрижку, а с одного барана-до полутора фунтов. Кстати, не забыть бы завтра сказать овчару, чтобы он держал своих кур у себя на дворе, а не на хозяйской овчарне. Так вот, у нас одна овца дает за стрижку… Эй, а почему это не видно луны? Опять туман поднимается! Эти мартовские туманы — плохие, из-за них жатва наступает на сорок дней позже…

«Вот уже и час пробило, — спохватилась Мария-Агнета. — Давно уже не случалось мне так долго не спать. Час ночи — это время, когда Господа Иисуса привели на двор к Пилату. И Петр стоял во дворе и грелся у костра, протягивая к огню руки. Что-то мне холодно…»

Она натянула одеяло на плечи и попыталась заснуть, но тщетно. Ее вдруг одолели печаль и тревога; ей вдруг почудилось, что она одна в комнате и что ее Христиан сейчас далеко от нее. Ему очень тяжело, вокруг него горящие огни, и он зовет на помощь. Это видение было столь явственным, что она, прекрасно сознавая, что он спокойно спит рядом, невольно заплакала о нем как о потерянном навсегда. «Что же это со мной? — испуганно подумала она. — Неужели у меня меланхолия? С чего бы это? Ведь он со мной, рядом! Но нет, вот он зовет на помощь откуда-то издалека, и никто не слышит его! Прости меня, Боже, но ведь это неправда! Но почему мне привиделось это, откуда у меня этот ужас?!»

Она тихо встала с постели, дрожащими руками высекла огонь и, запалив фитиль маленькой масляной лампы, осветила ею лицо мужа. Она увидела, как он в своей обычной позе лежит на спине, прижав к груди руку, но страх не оставил ее. Ей померещилось что-то чужое в его неподвижном лице, что-то такое, чего она раньше никогда не замечала. Это было нечто из другого мира, которого она и назвать не умела.

Нервная дрожь пробрала ее, и она начала беззвучно плакать.

«Боже, защити меня! — думала она. — Он здесь, рядом, но мне кажется, будто это совсем чужой человек. Но как же такая мысль вообще могла прийти мне в голову? И отчего я плачу, глядя на него?»

Она пристально смотрела на лицо спящего, желая утешиться и успокоиться, но чем дольше это продолжалось, тем тяжелее становилось у нее на сердце.

И тут ей вспомнился один почти забытый случай. Девица по имени Маргрет, служившая некогда горничной в ее доме, учила ее, каким образом можно разговаривать со спящим, не пробуждая его: «Сотвори над ним крестное знамение, возьми его за большой палец левой руки, и ты будешь иметь над ним власть. Потом призови его во имя Бога и спроси, о чем пожелаешь, и он скажет тебе всю правду!»

«Что за детские глупости! — вздохнула она. — Да, я глупая, но ты прости меня, Христиан! Я хочу убедиться в том, что мои дурные мысли — всего лишь обман и что явились они только потому, что ты спишь, а я не могу заснуть. Эта самая Маргрет рассказывала мне много всяких сказок, пока не убежала с каким-то солдатом. Однажды она даже говорила, что, помазав глаза кровью летучей мыши, видела скачущего по воздуху дьявола. Другие девушки, сколько ни пробовали, ничего не видели. Я же сделаю это только для того, чтобы провести время. Прости меня, Христиан, мне сегодня нет ни сна, ни покоя, а ночь так длинна…»

Она легко перекрестила его лоб и взялась за большой палец левой руки. Затем она спросила трепетным шепотом:

— Кто ты? Скажи мне, кто ты? Ответь, во имя всемогущего Бога!

И вдруг лицо спящего жутко побледнело, дыхание его стеснилось, словно огромный камень придавил ему грудь. Он силился говорить — и остался немым, словно в нем боролись две разные силы, одна из которых требовала заговорить и признаться в чем-то, а другая запрещала это. Но вот вторая сила победила, и спящий издал тихий стон.

— Во имя Всевышнего! — уже в отчаянии крикнула Мария-Агнета и отвернулась, чтобы не видеть этого чужого лица. — Если ты не Христиан, то почему ты пришел и сказал, что любишь меня?

На этот раз молчание длилось всего лишь одно мгновение. Тяжело и раздельно прозвучал ответ спящего:

— Во имя Бога! Я пришел, потому что любил тебя все это время. Когда я увидел тебя в первый раз, я не мог не полюбить тебя.