Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - [166]
Жена послушно легла в постель, не давая сапожнику повода заподозрить, что она задумала проникнуть в его тайну. Положив голову на подушку и закрыв глаза, она всячески старалась преодолеть сонливость, ибо заснуть ей было нельзя.
Сперва он перебрала в памяти названия всех деревушек и постоялых дворов, а также имена хозяев всех особняков, стоявших вдоль дороги из Монтелепро в Палермо, которую она изучила до мелочей, так как ей часто приходилось следовать этим путем. Потом стала вспоминать, когда же в последний раз она пробовала лесные орехи, которые очень любила, но ела крайне редко: в городе их не было, ибо никто не приносил их на базар.
Время тянулось медленно. Жена сапожника стала вспоминать людей, с которыми успела познакомиться за полгода жизни в городе. Их набралось около сотни.
— Наш сосед слева, — соображала она, — виноторговец Тальякоццо, однажды подарил мне бутылку «Алеатико», потому что я принесла ему починенные сапожки раньше, чем было заказано. Я никогда еще не пила такого хорошего вина, даже в монастыре. А его дочка Тереза — очень славная девушка. Так же зовут жену торговца пряностями. Его я не знаю. Люди называют его «кум Скули», а то и просто «куманек». Если мне надо было немного перцу, он запросто давал мне в долг. Кузнец-медник, прядильщик шерсти и торговец-зеленщик тоже живут на нашей улице — вот уже и семеро. Знаю еще старика, который держит красильню для шелка и бархата в самом порту. У него есть два сына — один из них скупает табачный лист и делает на дому нюхательный табак. А еще он торгует изделиями из кораллов и зарабатывает кучу денег. Три скудо за цепочку! Да на это можно козу купить!
Тут она остановилась, ибо ей пришла в голову мысль, пробудившая у нее надежду и вместе с тем чувство тревоги.
— Долги! Может, он наделал долгов и скрывает от меня? Эти двое ссудили ему денег, а теперь приходят, чтобы припугнуть и заставить платить. Они просто искатели золота, ростовщики, а этот аббат наверняка не настоящий аббат! Но нет, у него не может быть долгов! Как бы он тогда купил еще одного мула к тем двум, что уже стоят на конюшне? Тридцать шесть скудо выложил он за него, а ведь эта скотина и шести не стоит. Он вечно кусается и брыкается, а чтобы его оседлать, требуются двое здоровенных парней.
Опечаленная и угнетаемая тревогой, она вновь предалась воспоминаниям.
— Торговец зерном Тапуччи. Удивительно, как это наши квартальные бедняки до сих пор не разделались с ним?.. Лука Загороло, седельный мастер. Чуть не забыла, есть еще один Загороло, который платит за место в церкви Святого Духа. Тот называет себя маклером. Потом парикмахеры, что живут внизу, в доме напротив. Их всего-то двое, муж и жена, а шуму от них за десятерых!
Вдруг ей вспомнилось, как однажды в мастерскую приходили, тоже среди ночи, двое мужчин и спросили свинцовые грузила для утяжеления сетей. Они очень торопились, ибо с восходом солнца им уже хотелось выйти на ловлю. Она пожелала им удачи, полных лодок рыбы, и один из них, совсем седой старик, ответил: удача наша — от Бога! Это были честные люди; они хорошо заплатили и ушли. Но эти двое, дворянин и аббат (если только он и вправду аббат что-то она не видела молитвенника или других книг у него в карманах), эти двое такие странные…
Она прислушалась. Мимо дома медленным шагом прошел полицейский патруль. Свет фонаря пробился в комнату и осветил медную лохань, кожаный фартук сапожника на стене, лампу, кружку для воды, образ Иоанна Крестителя — а потом все вновь погрузилось во тьму. Шаги постепенно затихли вдали.
Неподалеку, в соседнем дворе, залаяла собака, ей откликнулась другая. Женщина лежала и тревожно прислушивалась. И вот на колокольне пробило двенадцать, и с последним ударом сапожник тихонько поднялся с постели.
Она не пошевелилась, а лишь еще крепче зажмурила глаза, притворяясь спящей. Ее сердце билось неуемно и громко, ибо муж так близко склонился над, что она чувствовала на лице его дыхание.
С улицы донесся негромкий свист. Сапожник резко выпрямился. Она услышала, как он поспешно завозился в темноте, подбирая свою одежду. Потом он выскользнул в дверь, и спустя мгновение жена услышала его шаги уже в мастерской.
С минуту было совсем тихо. Потом скрипнула на петлях входная дверь и вскрикнул во сне один из мулов. Снова ненадолго наступила тишина, и вдруг она услышала знакомые голоса: блеющий тенорок аббата и приглушенный до шепота бас гиганта со шпагой. Женщина ждала. Из дырочки в двери пробился свет масляной лампы, отбросив ей на руку круглый блик.
Теперь пора: она бесшумно встала и, тихо ступая, скользнула к двери.
Через дырку была видна только небольшая часть мастерской. В поле зрения женщины попал наполненный водой стеклянный сосуд, в котором отражалось пламя лампы, рабочий стол и — над столом — большая, исцарапанная дратвой, коричневая от вара рука ее мужа.
Рука эта сжимала металлический подсвечник. Она пробовала его на вес и поворачивала во все стороны. На миг рука исчезла, а потом вновь появилась над столом, но уже не с подсвечником, а с тонкой серебряной цепочкой.
