Схватка не на жизнь - [3]

— Вы хотите, чтобы Никифоров передал ложные сведения, которые дезориентируют противника?

— Нет, — отрезал штабс-капитан. — Краскомы Юго-Восточного фронта, в частности 10-й и 11-й армий, могут перепроверить полученную информацию и поймут, что им подсунули липу. Будем действовать хитрее: через курьера выйдем на того, кто имеет доступ к нашей штабной стратегической документации.

— Но кто знает, когда появится курьер? — напомнил Грум-Гримайло. — Может пройти неделя, даже целый месяц, а господин полковник требует…

— Забудьте о полковнике. У него устаревшие методы работы и не менее устаревшие взгляды на разведку, — перебил Эрлих. — Полковник нетерпелив, как скаковая лошадь, а спешка и торопливость в нашем деле никогда не приводили к успеху. Надо уметь выжидать и, как в игре в шахматы, предугадывать ходы противника.

Он мог бы добавить, что в планируемой операции Никифоров будет простой перевалочной базой. В обязанности провокатора войдет встреча на своей конспиративной квартире курьера, и только. Арест курьера, а с ним и главаря большевистского подполья возьмет на себя контрразведка. Реввоенсовет Красной Армии не должен преждевременно узнать об услуге, которую оказывает Кавказской армии Никифоров. Пусть это откроется позже, когда в расставленные сети попадет как можно больше «дичи» и прекратится какая-либо утечка секретных штабных сведений.

Но ничего этого Эрлих не сказал, решив, что знать все это Никифорову ни к чему. Пусть вчерашний сотрудник ЧК остается в неведении о своей роли в операции контрразведки и ее целях. Прав поручик: предатели любого пошиба никогда не внушают доверия.

3

Стоило за окнами прогрохотать подводе или раздаться крику, как Никифоров пугливо вздрагивал и торопливо, трясущимися пальцами принимался сворачивать козью ножку, просыпая на колени и пол табак.

Он ждал условного стука в окно несколько дней кряду. Ждал, чтобы доказать белогвардейской контрразведке, что не солгал, когда сообщил о явке большевиков. И в то же время боялся выдать себя при встрече с неизвестным ему большевиком, который придет на явку. Если курьер не явится в ближайшие дни, размышлял Никифоров, в контрразведке могут обвинить во лжи или, что еще страшнее, в провокации, и тогда не жди ничего доброго. Если же курьер заподозрит, что явка провалена, а ее хозяин стал предателем, — будет и того не слаще…

По ночам Никифоров не смыкал глаз, прислушиваясь к каждому шороху, и днем поэтому часто впадал в короткое забытье, не видя ничего вокруг, без толку слоняясь по дому.

Вновь и вновь он вспоминал разговор в ревкоме, состоявшийся месяц назад:

«Мы оставляем вас в городе. Для всех вы будете машинистом, кем были до перехода в трансчека. Связи у вас на дороге обширные. О вашей непродолжительной деятельности в трансчека знают единицы, это и надоумило оставить вас в подполье. Придут белые — вернетесь работать в депо и станете ждать нашего человека, чтобы помочь ему с переходом линии фронта. Как это лучше осуществить — ваша забота…»

Никифоров поспешил согласиться (попробуй откажись!), а про себя решил, что не станет подкладывать голову под топор: работать в подполье под носом у врага — это тебе не гоголем ходить в кожаной куртке и чувствовать себя на транспорте чуть ли не богом.

«Лишь только на волну поднялся, в начальники вышел, и изволь снова на паровозе гарью да копотью дышать! Пора задний ход давать. Не к тем, по всему видать, я приткнулся. Думал, новая власть крепкая, ничем ее с места не столкнуть. А вышло, что не удержалась, город и всю округу сдает. Обмишулился, промашку сделал…» — размышлял Никифоров и, когда во время облавы был арестован и попал на допрос к поручику в контрразведку, тотчас выложил ему все. И как навязали драпанувшие из Царицына товарищи большевики ему явку, и что приказали ждать из-за линии фронта курьера-связника. Чистосердечное признание, понимал Никифоров, смягчит его участь, а помощь врангелевской контрразведке в выявлении большевистского подполья поможет снова подняться на «волну», занять подобающее его способностям место и положение.

День шел за днем, а на явку никто не приходил. И хозяин конспиративной квартиры начал паниковать. Когда же, обессиленный ожиданием, до крайности измученный бессонницей, он стал подумывать о бегстве из Царицына подальше от контрразведки, раздался условный стук в окно.

Никифоров вздрогнул и поперхнулся табачным дымом. А затем, забыв сунуть ноги в чирики, бросился к двери.

«Надо взять себя в руки! Иначе погублю и себя и все задание».

— Кто? — спросил Никифоров, и в его голосе проскользнула дрожь. Пришлось откашляться и повторить: — Кого там несет?

— Дом больно понравился! — ответили за дверью. — И улица тихая. Дай, думаю, постучусь.

Борясь с предательской трясучкой в руках, Никифоров отодвинул засов.

— Комнатку бы мне. На время. С окнами на улицу.

На пороге стоял и улыбался широкоскулый парень в косоворотке.

— Сам… — закашлялся Никифоров и, отведя взгляд от улыбки, произнес ответ на пароль: — Сам, того-этого, ютюсь у чужих. Теперь разве же угол снимешь? Все черт-те как живут. Повсюду одна теснота…

Только сейчас почувствовав, как нестерпимо жжет пальцы, он поспешно и с остервенением бросил дымящуюся козью ножку.