Схватка - [40]

И надо же так случиться, что в этот день судьба послала ему еще испытание: около школы ему повстречалась Дамели. Она шла, погруженная во что-то свое. Он окликнул ее.

Она подняла голову, и он увидел, как ее лицо вдруг вспыхнуло от радости. Они бросились друг к другу и заговорили так, как будто между ними ничего не произошло. Руку от него Дамели так и не отобрала, и он благодарно взглянул на нее.

— Ты давно тут? — спросила она.

— Да нет, только что приехал.

Ее ладонь, лежавшая на его ладони, слегка дрожала, была холодной и влажной, и это ощущение покорности и робости все время волновали Бекайдара.

— Дамели, — сказал он, — слушай, я тебе верю, как самому себе. Я знаю, ты не солжешь. Ведь мы с тобой действительно оба как из одного куска выточены. Ответь же мне, что случилось на свадьбе? Почему ты ушла?

Она тихонько отобрала от него руку.

— Ну в чем дело, дорогая? Ты же меня любила! А посмотри — от меня одна тень осталась.

Она вдруг повернула к нему лицо, и он увидел, что она плачет.

— А ты на меня хорошенько посмотри! Что? Можно меня узнать? Эх, Беке, Беке. Ты как-то все забываешь, что я дочь Даурена.

— Ну и что же из этого? — воскликнул он.

— А вот то, — сказала она, — то самое, что наши отцы были друзьями.

— Ну, я знаю это. Так что же?

— Какой-то негодяй распустил слух, что мой отец добровольно сдался в плен.

— Ну и это я слышал! Но мой отец никогда этому не верил.

— Ах, что из этого! — горестно воскликнула девушка. — Что из этого, что он не верил. Вера-то без дел мертва!

— Про какие дела ты говоришь? Что мой отец должен был сделать и не сделал? Говори прямо, пожалуйста. — Голос Бекайдара звучал даже резковато.

Девушка вдруг остановилась.

— Слушай, ты ведь хочешь, чтобы я была счастлива, да? — спросила она. — Чтоб я была верной женой? Верной матерью, верной подругой! Так вот, мне трудно было бы жить под одной крышей с человеком, который изменил и пошел на компромисс с совестью. Больше я тебе ничего не скажу. Хоть убей, не скажу! Все остальное узнавай сам, — и девушка резко пошла вперед. Но Бекайдар догнал ее и взял под руку. Некоторое время они шли молча.

— Так, — сказал наконец Бекайдар, — значит, дело в моем отце. Но говорить ты ничего не хочешь! Хорошо — узнаю сам! Если он действительно виноват в чем-то ужасном... но ведь я люблю его! Люблю больше жизни! — вырвалось у него вдруг криком.

Дамели остановилась и посмотрела на Бекайдара.

— Теперь ты, может быть, хоть отчасти поймешь, отчего я ушла со свадьбы. Я боялась. Боялась за тебя.

— Боялась? Ну хоть за это тебе спасибо, — горестно улыбнулся Бекайдар. — А что за меня бояться? Не утоплюсь, не повешусь! А зло должно быть отомщено — вот и все.

— Нет, нет, — внезапно испугалась чего-то девушка, — ты помнишь слова одного из героев фильма «Девять дней одного года?». «Коммунизм, — говорит он, — будет построен только добрыми людьми».

Бекайдар покачал головой.

— Не помню. Не помню, кто это говорит и по какому поводу. А вот из «Короля Лира» помню: «Нужна мне твердость, чтоб суметь простить», — он отпустил ее руку. — Ладно, до свидания, Дамели! Сейчас мне надо остаться одному. Когда решу что-нибудь, я найду тебя. Прощай, дорогая. Помнишь, как в Гамлете: «Прощай, прощай и помни обо мне». Помни обо мне, пожалуйста. Прощай.

И несмотря на горестность минуты, Дамели не могла не улыбнуться. Она знала — без Шекспира Бекайдар ни на шаг.

А Бекайдар еще долго тоскливо ходил по поселку. И ничто другое, кроме его горестей, не занимало его. И чтобы несколько рассеяться, он решил съездить к Даурену. Да, давненько он не видел старого геолога, надо было повидаться, поговорить...

Отряд Гогошвили расположился на месте древнего караванного пути, много сотен лет раньше по этим перевалам казахи гнали на юг стада из Акмолинска. Этими же дорогами шли и первые переселенцы. Место, выбранное для лагеря, было удобное, отлогое, и лучшего Гогошвили и найти бы не смог.

А между тем наступила уже осень; по утрам и вечерам дули холодные ветры, но дни по-прежнему стояли теплые и ясные. Кругом расстилалась холмистая степь, поросшая скудной растительностью и кое-где уже затянутая песками. Невысокие сопки по-прежнему были покрыты зарослями особой черно-желтой полыни, в которую не дай бог попасть неосторожному или неопытному путнику — сразу брюки его становились желтыми, руки, которыми он их отряхивал, мертвенно желтыми, а рубаха или пиджак, если он их касался, покрывались тоже желтыми, плохо очищаемыми пятнами. Над этими зарослями всегда стоял ни с чем не сравнимый горьковатый, пряный запах. Запах степи. Рос степной тростник — высокий, светлый, весь ушедший в стебель, а поодаль от него стояла странная невысокая трава, похожая на кустарник, — ее зовут кокпек — и другая трава — баялыш, похожая одновременно на кустарник и на растрепавшиеся мотки черной тонкой проволоки, ею казахи топят зимой печи.

Одинокий путник едет по этой степи.

Путь долог и скучен, едешь, едешь и не на чем остановиться глазу. Все настолько неотличимо друг от друга, что кажется — ты и не трогался с места: сопки, темно-серые заросли полыни, сухие пустотелые тростники. И ни бабочки, ни зверя, ни птицы. Серо, пусто, безлюдно! Как, кажется, тут не сбиться с пути, не потерять дорогу — да и где она, эта дорога? Но путник едет и едет ему одному зримой тропой, смотрит на серую степь, на голубое небо, кое-где покрытое легкими барашками, напевает что-то под нос и, кажется, он безраздельно отдался этой тишине, пустоте и безлюдию. Очевидно, этот парень геолог, а для геолога все полно невидимых примет. Он везде найдет путь — и в тайге и в пустыне. Великое это слово — геолог. Если задуматься на минуту, то даже в наше время, когда покорен космос и измерена глубина океанов, не много найдется таких замечательных профессий, как геолог-разведчик. Еще мало покорить океан, или взять самую высокую в мире вершину, мало даже взлететь в подлунное пространство, надо еще суметь хорошо разобраться в своем доме, в кладовых и закромах нашей планеты. А сделать это не легче, чем достичь луны. Самый мощный бур проникает в глубь земли пока не больше, чем на десять километров, а дальше что? За пределами Мантии, которой окутана наша земля? Какие богатства хранятся там? Мы исчисляем запасы руд, нефти, каменного угля на миллиарды тонн и на долгие годы выработки, но это опять-таки относится только к Мантии, вернее, к самым верхним краям ее, к каким-нибудь сотням метров, а дальше, в глубину на тысячи километров — что? Адский котел там? Залежи алмазно твердых пород? Хромоникелевое ядро? Доисторический мир Жюль-Верна и Обручева? Кто может ответить на эти вопросы? Мы топчемся только на крыше нашего дома и не смеем заглянуть в окошко чердака! Словом, Бекайдар очень любил свою беспокойную профессию и не променял бы ее ни на какую другую.