Схватка - [100]

— Ничего страшного, дорогая. — Он нагнулся и поцеловал ее в лоб, чем необычайно меня растрогал. Я никогда не видел, чтобы он так ласково обходился с моей сестрой. — Когда я предоставлен сам себе, работа всегда спорится. Так что спасайте Роберта и Эмилию, а обо мне не беспокойтесь. Мне ваша семья тоже стала как родная.

Через десять минут я рассказал Томасу о нашем открытии. Отреагировал он на это довольно вяло. На носу было семейное совещание, на котором он собирался поставить на карту собственную карьеру.

— Семейные синдики выразили мне вотум доверия, — сообщил мне Томас по телефону ранним утром. — Они решили: пусть дело остается в моих руках. Видеоизображение он включать не стал. По его голосу — надтреснутому, тусклому — я догадался, что он после вчерашнего выжат как лимон и не хочет показываться перед подчиненными в таком виде. — Уж лучше бы они дали мне под зад коленом и занимались этим сами. Но у них и без того дел полно, посерьезнее нашего.

— Но тебе таким образом выразили доверие.

— Нет, — проговорил он медленно, — вовсе нет, Мики. Пораскинь-ка мозгами. Что это означает на самом деле?

Я перебрал все варианты.

— Они считают, что, оставаясь под твоим руководством, Сандовальская община не понесет урона сверх того, что мы ей причинили. А другие семейные синдики, оставаясь за кулисами, поработают с общинами и Советом, чтобы замять дело.

— Ну вот видишь, Мики. Никогда не следует торопиться с выводами, сказал Томас.

— Но все равно это бессмыслица какая-то. Почему бы просто не сказать нам: закругляйтесь, ребята?

Совершенно неожиданно Томас включил видеоизображение. Он выглядел изможденный, постаревшим на десять лет, лишь глаза его сохранили прежнюю живость.

— Я не стал говорить им про Тьери. Потому что у меня есть одна задумка. Ты считаешь, что Президент не в курсе, почему ей приказали зарезать наш проект? Так почему бы не просветить ее? Короче, почему бы тебе, Мики, не сыграть задиристого молодого петушка, который выложит, ей все как на духу?

Находись мы в этот момент в одной комнате, я бы ему врезал как следует.

— Ах ты ублюдок, — процедил я, — ханжа, интриган старый!..

— Вот что мне сейчас нужно, Мики, — твоя убежденность. Я очень рассчитываю на тебя. Думаю, с таким напором ты по-настоящему проймешь лунных логологистов. Лидеры церкви полагаются на наше незнание: если мы не знаем истинной подоплеки, значит, Фиона и их лунное ответвление тоже ничего не знают. Так давай разрушим это равновесие, держащееся на неведении.

Я все еще злился, готовый в любой момент отключить свой видеофон, но теперь его замысел уже вырисовывался довольно ясно.

— Значит, хочешь, чтобы я опять сыграл роль выскочки?

— Ну вот, наконец-то до тебя дошло, Мики. Именно — озлобленного, уязвленного выскочки, только что уволенного мной. Скажи Фионе Таск-Фелдер: Тьери попал к нам, и мы будем донимать его голову расспросами, пока они не угомонятся.

— Томас, но ведь это… очень страшно.

— У Фионы после этого точно наступит ступор, и мы выиграем немного времени, а оно сейчас просто необходимо. А знаешь, Мики, каков будет наш следующий шаг?

— Мы раструбим об этом по всей Солнечной Системе.

— Ну вот, видишь, Мики, — ты же смышленый парень. Тем самым мы отбросим логологистов лет на пятьдесят назад. Ты только представь себе, какой позор их ожидает: церковь пытается уничтожить останки своего пророка и основателя! — Он словно Сочинял на ходу хлесткие газетные заголовки. Думаю, сандовальские лидеры не ошиблись, предоставив нам расхлебывать эту кашу. А ты как считаешь?

— Положусь на твое мнение, Томас. — Я почувствовал себя кроликом, загнанным в норку.

— Значит, решено. Постарайся огорошить ее как следует, Мики.

Я выждал тридцать часов, снова и снова все обдумывая, теперь уже не ища подсказок у Томаса. Я вовсе не был уверен, что он не сломался, находясь в таком напряжении. Меня коробило от мысли, что после того сокрушительного поражения придется снова звонить Президенту. Я вспоминал всех несчастных дурачков, что запутались в сетях, искусно расставленных политиканами, и они представлялись мне в виде кроликов, покоящихся в братской могиле.

Бесспорно, я повзрослел, но стал ли при этом лучше?

И кто стоит за этим? Кого мне винить?

Конечно же, одного человека, положившего начало этой странной церкви, озабоченной сугубо мирскими делами, принимающей в свое лоно всех людей без разбору: хороших и плохих, искренне верующих и циничных. Слишком огромной, хорошо организованной и финансируемой, чтобы зачахнуть. Извергающей потоки лжи, выдавая их за священную правду. Как это часто случалось в человеческой истории! Много людей подвергалось гонениям и погибло из-за подобных мерзавцев.

Изучая земную историю, я не раз вчитывался в откровения древних пророков. Заратустры и Иисуса. Саббатий Цви, турецкого еврея, в семнадцатом столетии объявившего себя мессией, а затем ставшего вероотступником, обратившись в ислам. Аль-Махди, разгромившего британцев под Хартумом. Джозефа Смита, считавшего Слово Божье с золотых скрижалей с помощью волшебных очков. Брайем Янга. Дюжины основателей радикальных ветвей христианства и ислама, действовавших в девятнадцатом и двадцатом веках. Безликого, безымянного пророка Бинарного Миллениума. И многих других проходимцев меньшего калибра, не таких талантливых, проповедников разных извращенных идей, слишком грязных для массового потребления. Интересно, к какой категории принадлежал Тьери?