Шутка мертвого капитана - [70]

Они снова стали одной плотью — два осколка разбитой чаши, той самой, в которую и по сей день так щедро льется вино Каны Галилейской. Они встретились, и острые зубы времени вошли друг в друга, как входят они в механизме часов: маятник качается, звенит молоточек и время утекает между пальцев, как мелкий океанский песок.

— У тебя есть сын, — шепнула она, заглядывая ему в глаза сверху вниз.

Мучительная судорога пробежала по его лицу, но огрубевшая за десять лет разлуки ладонь лишь крепче сжала ее плечо. Они оба пили из этой чаши…

Собака вдруг зарычала и залаяла. Кроуфорд что-то коротко приказал ей, и животное покорно уселось у двери.

— Харон преградит путь мертвецам и призракам, — сказал он, снова опрокидывая ее на постель.

— Аделаида! Дорогая! Где вы? Откликнитесь! — дверь слетела с петель и с громким стуком ударилась о стену. На пороге, озираясь, безумно сверкая глазами от только что пережитого потрясения, с обнаженной шпагой в руке, стоял шевалье Франсуа де Ришери.

Увидев полуобнаженную женщину и обнимающего ее мужчину, Ришери издал не то крик, не то вой и одним прыжком очутился возле них. Кроуфорд кошачьим движением скользнул ему навстречу, в руке его блеснул кинжал. До шпаги ему было никак не дотянуться, она лежала как раз позади француза.

— Вот мы и встретились, — сказал Ришери, и судорога пробежала по его красивому лицу. — Я убью вас, сударь.

— Нет, Дик, не убивай его, — вдруг закричала Лукреция и бросилась между ними, заслоняя собой капитана Ришери.

Кроуфорд усмехнулся, и в глазах его полыхнуло бешенство.

— Он не виноват, Дик, они все не виноваты! Это все я, понимаешь?! Только я виновата перед тобой, так меня и убей!

Ничего не ответив, Кроуфорд левой рукой отшвырнул ее к стене, даже не обернувшись в ее сторону.

— Ну что ж, — он переместился чуть правее, стараясь заставить капитана развернуться, чтобы самому оказаться возле беспечно брошенной шпаги. — Значит, и вправду будет лучше, если я убью вас, как дворянин, а не зарежу, как мясник.

Ришери разгадал его немудреный маневр и, отступив назад, ногой подтолкнул шпагу ее хозяину. Клинок подпрыгнул и, звеня, покатился по полу. Молниеносным движением Кроуфорд подхватил его левой рукой. Теперь они оба были вооружены одинаково — шпагами и кинжалами.

— Оказывается, вы благородный человек! — усмехнулся Кроуфорд, принимая боевую стойку.

— Не все же как вы, — ответил Ришери, наматывая на левую руку плащ и улыбаясь.

— Не надо! — закричала Лукреция.

— Ужасно, леди, — вдруг сказал Ришери, слегка поклонившись ей, но не сводя глаз с Кроуфорда, — ужасно, что это действительно вы убили нас всех. Поэтому я приговариваю вас к жизни. Впрочем, и это я делаю из малодушия. У меня тоже недостает духа расправиться с вами. Живите, живите, как позволяет вам ваша совесть, и помните все, — Ришери замолчал и посмотрел в глаза Кроуфорду: — Ну, что ж вы медлите?

Но Кроуфорд неожиданно опустил шпагу и произнес:

— Я не буду с вами драться. Уходите. Я устал.

На серых от напряжения последних дней щеках шевалье вдруг вспыхнул румянец. Пару секунд промедлив, он с лязгом вложил свой клинок в ножны и дрожащей рукой ослабил на горле завязки плаща.

— Она недостойна вас, — вдруг тихо сказал он и, коротко поклонившись, вышел вон.

Собака Кроуфорда, до этого момента сидевшая неподвижно, с глухим рыком ринулась следом за ним.

В открытую дверь вдруг потянуло холодом и стали отчетливо видны крупные, как светляки, звезды. Лукреция поднялась и стала собирать свою одежду, в беспорядке разбросанную вокруг.

— Где мой сапог, Роджер?

— Там же где и мой, Лу.

Они одновременно плюхнулись на разгромленную кровать и замолчали.

— Курить хочется, — сказала она.

— Могу предложить только листья коки, — ответил он. — Да и те — пожевать.

— Давай.

— Для начала надо найти мой кисет.

— Так ищи.

— Сама ищи.

Лукреция ткнула его в бок локтем. Он обнял ее за плечо, и они снова умолкли.

— Что делать будем? — спросила она.

— Разойдемся по позициям, а там видно будет.

— Но как я вернусь в лагерь к Ришери?

— Молча, а лучше плача и рыдая. Карта-то у тебя.

— Можно подумать, ты не помнишь ее наизусть.

— Кстати, а зачем нам сокровища?

— Ты сам всю жизнь твердил, что они сделают из тебя человека.

— Врал. А тебе зачем?

— Я очень много трачу. Химия, рецепты тинктур, шелковые чулки, новые платья — ты сам знаешь, мне никогда не хватает наличности.

— А мое поместье — под опекой отчима.

— Ты по-прежнему связан с ним?

— Крепче, чем раньше.

— Дьявол, где же твои листья?

— У тебя под задницей, дорогая.

Она нащупала рядом с собой вышитый кисет, и горькая улыбка мелькнула в уголках ее рта.

— Я вышила его тебе к Рождеству. Помнишь?

— А я подарил тебе зеркало.

— Оно у меня.

— Разве?! — насмешливо произнес он, протягивая ей морионовую полусферу с ручкой из потемневшей слоновой кости. — Ты сказала, у меня есть сын?

— Ему почти десять, — кивнула она, пряча в карман зеркало майя.

— Так вот почему ты не вышла тогда…

— Да.

— Мы были дураками, Лу?

— Мы и сейчас такие, Дик.

— Что делать будем? — спросил он.

— Разойдемся по позициям, — ответила она.

— Но я…

— Надо выбирать, Дик. Или мы вместе, или каждый сам по себе.

— Мир выталкивает нас.