Шутка костлявой девы - [40]

Мне не остается больше ничего, кроме как признать ее предательство.

В комнате темно и холодно. Весь мой мир разрушился за один вечер. Все то, что мне было дорого и близко, – этого больше нет. Лежу на кровати в комнате, которая кажется теперь не уютной, а убогой, и ненавижу самого себя.

Она возвращается в тот же вечер. Пытается что-то объяснить, но я не хочу слушать.

– Женя, Женя… – шепчет Кира.

Ее губы раскрыты, она постоянно что-то говорит, но я не слышу. Перед глазами возникают разные картины. Как она стоит перед ним на коленях, и он со спущенными штанами держит ее голову рукой и хватает ртом воздух, а она продолжает делать то, что доставляет ему удовольствие. Мне противно представлять, как он берет ее во всех позах и победоносно кончает моей Кире на грудь. Сегодня я хотел сделать ей предложение и застукал с этим боровом…

– Женя, – шепчет она, – ты простишь меня?

Руки мои сами потянулись к ее шее. Я схватил мерзавку за горло и начал душить. Она вырывалась и стучала ногами. В дверь вбежали жильцы. Это были Костя и Царь. Они разняли нас. Рой куда-то уехал за несколько часов до этого.

– Что на тебя нашло? – набросилась на меня Царь.

Следом за взрослыми в комнату вбежала девочка. Ее умные глаза внимательно разглядывали меня. Это еще больше вывело меня из себя, но я сдерживался как мог, чтобы не вытолкнуть их всех вон. Наконец Ника подошла к Кире и внимательно на нее посмотрела. Затем обняла и что-то прошептала на ухо. К ней подбежала мать и оттащила. Судорожные движения, лицо, перекошенное страхом.

– Пойдем, пойдем, они дальше сами разберутся.

Все вышли. Противоречивые чувства все еще бушевали во мне. Я понимал, что частично вина за измену Киры лежит на мне. Женщины просто выбирают того, с кем им лучше. Это вполне естественно. Не знаю, чем удивил ее Макс, но я уже давно ничего не делал, чтобы поразить Киру. Я наклонился к ней, обнял и прижал к себе. Она лежала и не шевелилась – такая спокойная и покорная. Вероятно, ее душили слезы.

Мы просидели так несколько минут.

Я что-то говорил, а она только молчала, безвольно повинуясь и не шевелясь. Наконец я отстранился от нее, посмотрел на ее склоненную голову.

– Я не сержусь, любимая… Больше нет. Это все моя вина, мы заживем теперь совсем по-другому. Я стану внимательнее, и нужно уже попробовать найти лекарство от этой чертовой болезни. Так жить больше невозможно!

Она сидела неподвижно, прислонившись к стене, и все так же молчала.

Я наклонился к ней и откинул с лица прядь волос. Ее глаза остекленели от ужаса. В них не было жизни. Я видел только страх.

– Кира?… – прошептал я.

Она смотрела на меня в упор, и тут я все понял. Мне стало страшно.

– Кира?! – повторил я и потряс ее за плечи. Никакой реакции. Она не дышала. Голова безвольно наклонилась в сторону и застыла на груди.

Я не сразу понял, что произошло. Мои действия были автоматическими. Сложно сказать, как я вообще смог подойти к телефону и набрать нужный номер, назвать адрес и рассказать, какую комбинацию цифр нужно нажать, чтобы лифт поехал.

«Меня, наверное, приняли за психа, и они не приедут». Так я думал, прижимая ее к себе, пока не услышал за окном звуки «скорой помощи». Шаги по лестнице, ворвавшиеся люди, и вот я тут. Быть может, так и нужно?

* * *

Суд редко оправдывает убийц.

Режим строгий. Все по расписанию. Мы идем только туда, куда разрешено. Пленники. Получаем еду и воду в строго указанное время, ходим на прогулку раз в день и мечтаем о нормальной жизни.

Прошло три недели, а мне кажется, будто я останусь тут навечно.

В один из дней я сидел в камере один. Так получилось, что временно посадили в одиночку. Голова опущена. Ни одной мысли внутри этой коробки. Даже сосущее чувство боли и то пропало. Она появилась в камере сама собой. Я не понял, как это произошло. Присела на корточки и нежно запустила свои длинные пальцы в мои волосы.

– Чего ты грустишь?

Я отшатнулся. Ее неживое лицо и руки, хватающие меня, и глаза с застывшим в них ужасом.

– Ты как тут оказалась?

– Люди часто видят то, о чем не могут забыть, – произнесла она и исчезла.

Часть III Тюрьма и жизнь после нее

Глава I Сокамерники

Всю спину Валеры занимает огромная татуировка. Два мученика снизу, а далее, вверх по плоти, густые облака и райские врата. Небесный храм с куполами, увенчанными крестами. На груди люди. Живые и мертвые, с мечами и без оружия; с горечью и болью, праведным гневом и суровой радостью свершившейся кары на лицах. Изображена битва с бесами.

– Отметина семилетней давности, а вот эти буквально месяца три назад поставил, – рассказывает Валера и демонстрирует усеянные чертями и надписями руки.

Его тело – живой холст. Раньше за подобную шкуру давали гору денег, а потом вешали на стену вместо ковра. Сейчас все иначе, люди чуть менее дикие.

– Это целая история… – говорит Валера и с наслаждением затягивается сигаретой, полученной за какую-то мелочь. В том углу раньше сидел дед. Когда я только поступил, ему оставалось отбывать срок еще полгода где-то. Всем новичкам он тоже показывал татушки. «Сашка, продемонстрируй новичку свои шрамы», – говорил его товарищ, не доживший до окончания срока. Тогда дед важно спрыгивал с постели, делал несколько медленных шагов и, оказавшись около новичка, быстро сдергивал с себя одежду и обнажал тело по пояс. Он был косматый такой, с длинными седыми волосами в ушах и широкими бровями, нависающими над его маленькими колючими глазками-буравчиками. Погонялово «Сашка Седой». Говорят, он уже был с белыми, как молоко, волосами, когда только поступил – убил собственную мать, – заливает Валера. Хотя, может, так оно и было. – Так вот, он стягивал майку и показывал вождей: Ленина, Сталина. «Не стреляли тогда в людей с такими татушками, – объяснил он. – Мода такая была, от смерти спасала».