Шутиха-Машутиха - [152]

Завершив работу над бюстом Радищева, он тогда ощутил вдруг дичайшую опустошенность. В один день решил пойти в отпуск, сел в поезд и подспудно готовился к встрече с Иваном Тимофеевичем, чтобы поговорить, рассказать, чем жил эти годы.

Его в Москве ожидали сплошные неудачи. К телефону в квартире Прибыльского никто весь день не подходил, а в академии сказали, что он отдыхает в Карловых Варах. Тогда он купил цветы и направился к Кларе Петровне, хозяйке квартиры, где жил все годы учебы. Представлял, как она засуетится и начнет расспрашивать о няньке. Это нянька, узнав, что Арсения приняли в академию, телеграммой потребовала, чтобы он ее встретил, и впервые в жизни села в самолет. Сперва она ринулась к Прибыльскому, показала все детские рисунки Арсения и потребовала ответить: где Арсению будет лучше жить?

В общежитии академии ей не понравилось, но лучше ли на квартире? Он неосторожно загибал пальцы, перечисляя все «за» и «против» общежития, в пользу частной квартиры пальцев, как увидела нянька, получилось больше, и она начала поиски квартиры. Ловко найдя общий язык с пожилой вахтершей посредством баночки деревенского меда, она заполучила адрес Клары Петровны, от которой нынче «съехал» выпускник консерватории, и они с Арсением отправились к ней. Пробираясь сквозь людскую толпу в метро, нянька сокрушенно говорила: «Как ты тут будешь жить-то? Тут человека сомнут и не заметят!» Клара Петровна показала комнату в своей двухкомнатной квартире, где жил будущий дирижер, и принесла дирижерскую палочку, которой он дирижировал на экзамене. Комната была отдельная, и нянька заметно засуетилась: как бы у нее из-под носа не уплыло такое счастье — представлять своего выкормыша в этой комнате. И она с ходу бухнула: «Про цены я понимаю, Москва есть Москва, средствами мы располагаем. Так что бери, пожалуйста, Арсения. Он не пьет и не курит, девок не приведет и вообще воспитанный!» Клара Петровна невозмутимо и с улыбкой назвала цену, и Арсений начал тянуть няньку за рукав, как бы требуя уйти. Но нянька, даже не дрогнув ни одним мускулом, сказала: «Подходяще! — и сунулась в свою брезентовую сумку за банкой с медом. — С медом, Клара Петровна, будешь всегда, — торжественно пообещала она и скомандовала Арсению: — Ты давай в общежитие за чемоданчиком, а мы с Кларой Петровной чаю попьем, запарилась я в толкучке-то!» — и толкнула Арсения в бок: беги, мол, а я тут застолблю комнату! Арсению стало смешно от неприкрытого маневра няньки, и он поехал за своим чемоданом.

Нянька уплатила Кларе Петровне вперед, до самого лета, чем окончательно победила Клару Петровну.

Нянька словно обрадовалась, что наконец-то есть куда сбыть накопления, и присылала Арсению такую «стипендию», что он терялся. Свою же стипендию он почти целиком отдавал Кларе Петровне, и она его кормила отменно, сокрушаясь, что на нем это совершенно не отражается и нянька будет недовольна, подумает, сокрушалась Клара Петровна, что она жадничает. Арсений успокаивал, что у них в роду все сухопарые, но зато жилистые. Успокаивал Клару Петровну вид собственного сына, который с удовольствием заглатывал все, что предлагала мать. Этот сорокалетний мужчина, уплетая первое, второе, третье, а затем снова первое, как-то странно и по-детски завысив голос, вполне серьезно предлагал Арсению: «Ку́сайте, ку́сайте!» Это было приглашение кушать шустрее и с полным аппетитом, но с точным прицелом на то, что должно быть съедено на этом столе им, Вадиком. Вадик жил с женой в ее кооперативной квартире, но был прописан у матери, что само собой разумелось и было настоящей собственностью каждого москвича с мамой в квартире. Клара Петровна, передавая Арсению квитки на переводы от няньки, деловито осведомлялась, на что же он потратит такие деньги и не лучше ли няньке класть эти живые денежки на книжку Арсения? Он пожимал плечами, в самом деле не зная, куда с такими деньгами деваться. Клара Петровна предлагала одеть Арсения, что называется, с иголочки, уповая на своих знакомых, которые больших комиссионных не берут, но достать могут все. Арсений отказывался, потому что считал себя вполне нормально одетым. А деньги складывал буквально в мешочек — в полиэтиленовый пакет Клара Петровна ревностно считала, куда он мог потратить деньги, записывала в столбик все его расходы, они были такими ничтожными, что она восклицала: «И куда же ты потратил остальные деньги?» Он пожимал плечами, чего ради он будет докладывать Кларе Петровне, что они у него в мешке?

Однажды он проходил мимо магазина «Весна» и увидел в витрине просто замечательную шубу, вспомнил про телогрейку, за краски спущенную старьевщику, быстро съездил за деньгами и купил няньке шубу. Деньги еще оставались, и он на углу приобрел у воровато оглядывающегося парня платок с люрексом, замечательный японский платок, предел мечтаний любой деревенской женщины!

Клара Петровна долго не могла прийти в себя от таких подарков няньке, зашедшему поужинать Вадику сказала, показывая на Арсения: «Вот тебе и деревня! — Принесла покупки и разложила перед сыном: — А ты до сорока лет все «мамка» да «мамка»! Ни разу не сказал: «Мамка, возьми!» — а все: «Мамка, дай!» Вадик по-детски завысил голос и капризно сказал: «Мамка, дай поку́сать, а? У тебя у самой все есть, я не знаю, чего тебе надо купить. Сказала бы, я бы купил».