Шут и трубадур - [10]

Но Роберт Лев заорал нечистой силе таким повелительным тоном, как будто был князем тьмы и хозяином всей Преисподней:

— Эй, старая карга, долго мне еще ждать?! Шевелись, или, клянусь копытами сатаны, будешь плясать перед моими гостями, пока не околеешь!

— Иду, хозяин! — дрожащим голосом отозвалась нечистая сила. — Спешу-у!

Огонек стал спускаться быстрее и вскоре осветил длинную, худую, оборванную старуху, держащую в руке свечу. Присмотревшись получше, рыцари разглядели полуразрушенную лестницу, по которой спустилась старуха, и выразили свое удивление в заковыристых ругательствах и божбе.

Старуха, приседая перед Робертом Львом, бормотала извинения, но тот прервал их гневным рявком:

— Где госпожа?!

Старуха мяукнула, крепче зажала в руке свечу и унеслась вверх с удивительной для ее возраста прытью.

— Зажечь факелы! — заорал слугам Роберт Лев. — Что вы пялитесь на меня, дармоеды, висельники, ублюдки? Думаете встречать госпожу в темноте, мерзавцы?!!

Слуги бросились кто куда, зажигая торчащие в железных держателях факелы, и скоро в зале стало почти так же светло, как в берлоге Роберта Льва.

Только пол здесь был каменный, потолок высокий, и любой звук птицей возносился к пробитому своду, а ударившись о него, возвращался обратно с многократной силой. Когда человек говорил нормально, казалось, что он кричит, а крик походил на глас Божий.

— Спойте этой даме свои лучшие канцоны! — гулко воззвал Лев к Кристиану Рэндери. — Такие, чтобы ее приподняло над полом, тряхнуло и шлепнуло обратно!

— Насколько я успел ее разглядеть, это будет нетрудно, — невнятно отвечал Рэндери, припав к горлу фляжки, которую он вдруг обнаружил у себя за поясом. — Какого дьявола вы меня сюда притащили?

Но Роберт Лев захохотал, как безумный, и многие рыцари подхватили его смех. От хохота затряслись остатки потолка, и тут наверху появился уже знакомый огонек — это возвращалась старуха. Увидев, что в зале светло, она бросила ненужную свечку и заспешила что было сил, таща за руку какое-то спотыкающееся существо.

— Привела, господин! — доложила старуха, присела и отошла в сторону.

Кристиан Рэндери чуть не выронил флягу.

Перед ним стояла девушка — нет, девочка в дорогом, хотя и измятом парчовом платье, с неприбранными светлыми волосами, падающими на глаза. Уронив руки, она смотрела на живописную компанию Роберта Льва, в ее глазах светился черный мерцающий ужас.

Трубадур вдруг решил, что в замке все-таки водятся привидения. У живого человека не может быть такого белого лица с такими темными неподвижными глазами! Ему захотелось обойти девочку, чтобы посмотреть, не торчит ли из ее спины рукоять окровавленного кинжала…

— Приветствую тебя, госпожа! — Роберт Лев отобрал у Рэндери флягу, хлебнул из нее, гулко икнул и слегка поклонился.

Остальные рыцари тоже согнулись в поклоне, но выпрямиться удалось не всем — двое или трое с грохотом рухнули на пол, и один из упавших так и не встал, а на четвереньках пополз к стене и уткнулся в нее головой, рыча и давясь.

Госпожа неслышно шевельнула губами, не отрывая глаз от сатанинской физиономии Роберта Льва, которому была едва по грудь.

— Сейчас этот рыцарь споет вам свои канцоны! — без изящных предисловий объявил Роберт Лев и слегка качнулся. — Это знаменитый трубадур, рыцарь Фата-Морганы… Только что он пропорол брюхо одному субъекту, будто жаркое ножом! — Лев захохотал и подтолкнул к госпоже столь лестно отрекомендованного рыцаря.

Девочка шатнулась назад, когда к ней шагнуло кудлатое чудовище в доспехах, черных от засохшей крови, со сверкающими глазами на багровом лице, и протянуло вперед измазанную кровью руку.

Но Рэндери уже ничего не видел сквозь красный туман, и не слышал ничего, кроме своего голоса, грохочущего под сводами зала.

* * *

Трубадур пел о фее Фата-Моргане, о ее призрачном замке среди кучевых облаков, о чудесах ее заоблачных садов, о ее характере, переменчивом, как сами облака…

Он пел о том, как фея покидает свой небесный дворец, чтобы взять за руку странствующего рыцаря и указать ему дорогу среди множества опасностей и чудес, поджидающих его на пути…

Он пел о ее глазах, глубоких, как морская пучина, и загадочных, как священное писание…

Он пел о сотнях пройденных им дорог и о сотнях встреченных в разных краях дам — многие из них были прекрасны, но ни одна из них и отдаленно не была похожа на дивную фею Фата-Моргану!

Он пел о том, что живет на земле, а дама его сердца — на облаках, но это так близко, если мерить путь мечтою любви…

Красный туман опускался все ниже, прижимая Рэндери к каменным плитам пола, но он все пел — пел, если этот хриплый рык еще можно было назвать пением, — пел, сжимая рукоять меча, подавшись вперед и уже не понимая, где он и для кого поет… А потом вдруг распрямился в последний миг, не упал и так же ясно увидел всю залу, как тогда, когда на него был направлен сверкающий меч рыцаря Глории Кетской.

Девочка-привидение по-прежнему стояла напротив него, глядя мимо его плеча и так крепко сжимая кулаки, что на ее тонких руках выступили трепещущие голубые жилки.

Роберт Лев смотрел на свою «донну» бешеными от бессонных ночей глазами и, похоже, спал стоя, сохраняя на лице все то же победоносное выражение. Рыцари с обалделыми лицами сгрудились за спиной графа, оглохнув от непобедимого рыка рыцаря Фата-Морганы; старушенция приседала за спиной девочки, втягивая голову в плечи и зажимая уши ладонями — вот ее пение Кристиана Рэндери, кажется, вовсе доконало и даже слегка расплющило…