Шура. Париж 1924 – 1926 - [109]

– Пруссия… Это здорово, Александра, это очень хорошо! Тогда мы оформим документы и для них. Как только бланки прибудут в Россию, ваша мать получит уведомление, и ей нужно будет уложиться в определенные сроки. Но мы не знаем, насколько это может затянуться. Советская бюрократия непредсказуема.

– Сколько мы будем ждать в лучшем случае?

– Несколько месяцев… год… два… я не знаю. Они могут найти предлог и вовсе заморозить процедуру. Политика партии очень изменчива. Они могут как запретить выезд вообще, так и разрешить выезд и вашей матери с сестрой. Возможно все.

– Мама не станет подвергать Катю риску.

– И это правильно. Если вы переписываетесь, то лучше пока не сообщать ей о наших планах. Кроме того, я рекомендую вам сохранять копии всех документов, которые вы отправите Екатерине Николаевне.

– Понимаю.

– В таком случае давайте выпьем за хорошие дни.

Зазвенели бокалы. Шура с благодарностью смотрела на мужчину, который пытался помочь ей воссоединить семью.

– Вы в сомнениях, не так ли? – сказал Гриша, отставив бокал.

– Касательно чего?

– Касательно меня.

Шура прекрасно понимала, что он имеет в виду. Непонимающе похлопав глазками, она попыталась придать себе непринужденный вид.

– Как же я могу сомневаться в вас? Если речь идет о доверии к вашим словам о приезде Кати…

Гриша рассмеялся.

– Нет, речь не об этом. Вы сомневаетесь во мне и в том, насколько близко хотите узнать меня.

Шура знала, что сейчас, наедине с Гришей, ей будет трудно ему лгать. Под взглядом этого мужчины хотелось говорить правду.

– Дорогой Гриша Семенович, – начала Шура, пытаясь скрыть свои эмоции, – мы сейчас близки настолько, насколько это возможно. Мы сидим здесь наедине, едим и пьем вино.

– Не хотите ли вы рассмотреть более тесные отношения?

– Гриша, я вас даже не знаю. Ничего не знаю о вашем прошлом, где вы живете, где бывали… Все это для меня тайна.

– И вы хотите узнать об этом?

– Нет. Нет, не хочу. Мне даже неинтересно. Я знаю, что у вас очень секретная работа, остальное мне не нужно.

– Поразительно, – удивленно ответил Гриша. – Вы обладаете несвойственным женщинам равнодушием. – Заметив, как Шура улыбнулась ему в ответ, он прибавил: – Может, это не отсутствие любопытства, а апатия?

– Чтобы мне стало любопытно, вы должны меня заинтересовать.

Гришу явно увлек их разговор. Его глаза весело заблестели.

– Что же может вас заинтересовать?

– Всякое.

Гриша громко расхохотался.

– Все! Все! Я пас, с вами я не справлюсь, Александра Верженская. Вы и правда очень умны и проницательны. Впрочем, я полагаю, что…

– Что?

Мужчина наклонился к ней и прошептал:

– Я думаю, что вам интересен я. Я заинтересовал вас, и вы пытаетесь меня разгадать. – Затем, уже чуть более серьезно, Гриша прибавил: – Я могу ответить на все ваши вопросы. Может, не на все, а только на часть. Как вам такое предложение?

Шура поняла, что настало время отнестись ко всему серьезно.

– Гриша, я не буду просить вас рассказать мне больше, чем требуется. Дело не в интересе, а в моем уважении к чужим тайнам. Я не могу позволить себе вступить в тесные отношения с мужчиной, чья личная тайна превышает то, чем он может поделиться.

– По мере развития наших отношений я, конечно же, буду делиться бо́льшим. Ну, кроме пары вещей…

– Почему бы вам не принять это, Гриша? Мы люди разных миров. Ваша свобода – это сложная, тайная жизнь, а моя кроется в простоте.

– Разве у вас нет своих собственных тайн?

– Я не думаю, что мои тайны соразмерны вашим. Я просто держу их при себе, потому что моему нынешнему окружению они малоинтересны.

– Но, например, если мне будет интересно, вы поделитесь ими со мной?

– Интересно? – улыбнулась Шура. – Поверьте, моя жизнь гораздо проще вашей.

Серьезное выражение Гришиного лица насторожило ее.

– К примеру, – сказал Гриша, – не расскажете мне, как вы попали из Кисловодска в Крым? И где вы там остановились?

Шура затаила дыхание и попыталась ответить спокойно, не выдавая волнения:

– Мое пребывание там не сильно отличалось от пребывания прочих белых эмигрантов. Ничего особенного. Да, для меня оно было особенным, но, если смотреть в общем, все прошло весьма обычно, как у всех, ведь мы переживали одни и те же события в одно и то же время.

– А если я скажу, что мне интересен именно ваш опыт?

Взяв бокал, Шура тянула время. В угольно-черных глазах Гриши вновь заплясали странные огоньки. И в свете вечерних огней его точеное лицо и острые скулы придавали ему демоническое выражение.

– А если скажу, что мне интересно послушать о вашей жизни в Алуште, Синопе, Стамбуле? – продолжил он.

Шура вдруг почувствовала, как от лица отхлынула кровь. Глоток вина застрял в горле, а сердце лихорадочно забилось. Мужчина напротив читал ее, как открытую книгу, – его взгляд пронизывал насквозь, проникал в мысли и, казалось бы, перебирал ее воспоминания, как старый альбом с фотографиями. Теперь она понимала, что у нее нет от него тайн. Их не осталось, и Шура почувствовала себя голой.

– Гриша Семенович, – собравшись, сказала она, – я не думаю, что вам интересно узнать меня ближе. Более того, я полагаю, что вы знаете меня даже лучше, чем я сама.

Голос Шуры прозвучал настолько холодно и отстраненно, что ее собеседнику стало не по себе.