Шум и ярость - [15]

Слышно часы, и Кэдди за спиной моей, и крышу слышно. «Льет и льет», сказала Кэдди. «Ненавижу дождь. Ненавижу все на свете». Голова ее легла мне на колени. Кэдди плачет, обняла меня руками, и я заплакал. Потом опять смотрю в огонь, опять поплыли плавно яркие. Слышно часы, и крышу, и Кэдди.

Ем кусок торта. Ластера рука пришла, взяла еще кусок. Слышно, как он ест. Смотрю в огонь. Длинная железка из-за плеча у меня протянулась к дверце, и огонь ушел. Я заплакал.

– Ну, чего завыл? – говорит Ластер. – Глянь-ка. – Огонь опять на месте. Я молчу. – Сидел бы себе, на огонь глядя, и молчал бы, как мэмми велела, так нет, – говорит Ластер. – И не стыдно тебе. На. Вот тебе еще кусок.

– Ты что ему тут сделал? – говорит Дилси. – Зачем ты его обижаешь?

– Да я же стараюсь, чтоб он замолчал и не досаждал мис Кэлайн, – говорит Ластер. – Он опять ни с чего заревел.

– Знаю я это твое ни с чего, – говорит Дилси. – Вот приедет Верш, он тебя поучит палкой, чтоб не озоровал. Ты с утра сегодня палки просишь. Водил его к ручью?

– Нет, мэм, – говорит Ластер. – Мы весь день со двора никуда, как было велено.

Рука его пришла за новым куском. Дилси по руке ударила.

– Протяни опять попробуй, – говорит Дилси. – Я ее вот этим резаком оттяпаю. Он, верно, ни куска еще не съел.

– Еще как съел, – говорит Ластер. – Я себе один, ему два. Пускай сам скажет.

– Попробуй только взять еще, – говорит Дилси. – Протяни только руку.

«Так, так», сказала Дилси. «Теперь, верно, мой черед расплакаться. Надо же и мне похлюпать над бедным Мори».

«Его Бенджи теперь зовут», сказала Кэдди.

«А зачем?» сказала Дилси. «Что, старое, родимое его имя сносилось уже, не годится?»

«Бенджамин – это из Библии»5, сказала Кэдди. «Оно ему лучше подходит, чем Мори».

«А чем оно лучше?» сказала Дилси.

«Мама сказала, что лучше».

«Придумали тоже», сказала Дилси. «Новое имя ему не поможет. А старое не навредит. Имена менять – счастья не будет. Дилси я родилась, и так оно и останется Дилси, когда меня давно уж позабудут все».

«Как же оно останется, когда тебя позабудут, а, Дилси?» сказала Кэдди.

«Оно, голубка, в Книге останется»6, сказала Дилси. «Там записано».

«А ты же не умеешь читать», сказала Кэдди.

«Мне читать не надо будет», сказала Дилси. "За меня прочтут. Мне – только отозваться: «Здесь я».

Из-за плеча к дверце опять длинная железка, и огонь ушел. Я заплакал.

Дилси с Ластером дерутся.

– Ну нет, попался! – говорит Дилси. – Ну уж нет, я видела! – Вытащила Ластера из угла, трясет его. – Так вот оно какое – твое ни с чего! Погоди, приедет твой отец. Была б я помоложе, я б тебе уши с корнем оторвала. Вот запру в погреб на весь вечер, будет тебе вместо артистов. Увидишь, запру.

– Ой, мэмми! – говорит Ластер. – Ой, мэмми!

Я тяну руку туда, где был огонь.

– Не пускай его! – сказала Дилси. – Пальцы сожжет!

Моя рука отдернулась, я в рот ее. Дилси схватила меня. Когда нет моего голоса, мне и сейчас часы слышно. Дилси повернулась к Ластеру, хлоп его по голове. Мой голос опять громко и опять.

– Соду подай! – говорит Дилси. Вынула мне руку изо рта. Голос мой громко. Дилси сыплет соду на руку мне.

– Там на гвозде в кладовке тряпка, оторви полосу, – говорит она. – Тш-ш-ш. А то мама опять заболеет от твоего плача. Гляди-ка лучше на огонь. Дилси руку полечит, рука в минуту перестанет. Смотри, огонь какой! – Открыла дверцу плиты. Я смотрю в огонь, но рука не перестает, и я тоже. Руке в рот хочется, но Дилси держит.

Обвязала руку тряпкой. Мама говорит:

– Ну, что тут опять с ним? И болеть не дадут мне спокойно. Двое взрослых негров не могут за ним присмотреть, я должна вставать с постели и спускаться к нему успокаивать.

– Уже все прошло, – говорит Дилси. – Он сейчас замолчит. Просто обжег немного руку.

– Двое взрослых негров не могут погулять с ним, чтобы он не орал в доме, – говорит мама. – Вы знаете, что я больна, и нарочно его заставляете плакать. – Подошла ко мне, стоит. – Прекрати, – говорит. – Сию минуту прекрати. Ты что, потчевала его этим?

– В этом торте Джейсоновой муки нету, – говорит Дилси. – Я его на свои в лавке купила. Именины Бенджи справила.

– Ты его отравить захотела этим лавочным дешевым тортом, – говорит мама. – Не иначе. Будет ли у меня когда-нибудь хоть минута покоя?

– Вы идите обратно к себе наверх, – говорит Дилси. – Рука сейчас пройдет, он перестанет. Идемте, ляжете.

– Уйти и оставить его вам здесь на растерзание? – говорит мама. – Разве можно спокойно там лежать, когда он здесь орет? Бенджамин! Сию минуту прекрати.

– А куда с ним денешься? – говорит Дилси. – Раньше хоть на луг, бывало, уведешь, пока не весь был проданный. Не держать же его во дворе у всех соседей на виду, когда он плачет.

– Знаю, знаю, – говорит мама. – Во всем моя вина. Скоро уж меня не станет, без меня и тебе будет легче, и Джейсону. – Она заплакала.

– Ну, будет вам, – говорит Дилси, – не то опять расхвораетесь. Идемте лучше, ляжете. А его я с Ластером отправлю в кабинет, пусть там себе играют, пока я ему ужин сготовлю.

Дилси с мамой ушли из кухни.

– Тихо! – говорит Ластер. – Кончай. А то другую руку обожгу. Ведь не болит уже. Тихо!

– На вот, – говорит Дилси. – И не плачь. – Дала мне туфельку, я замолчал. – Иди с ним в кабинет. И пусть только я опять услышу его плач – своими руками тебя выпорю.