Штык - [2]

— А почему? Деда?..

— Человек так устроен… а рассказать про нее — нечего. Писатели книжки напишут. Артисты кино снимут… А генералы… опять войну затеют…

— Зачем?..

— А этого никто не знает… Скоро узнают даже, что за камни на Луне лежат… а этого «никто никогда не узнает…» — он, не сознавая того, зацепился за эту фразу тайными щупальцами памяти и снова перелетел туда…

— Обидно, Соломон, — даже, где лежать будем, никто никогда не узнает…

— Какая разница… нами дыры затыкают… какая раз…

— Соломон!.. — засипел товарищ.

— Ну, что ты так кричишь? Что ты…

— Мне бабка в детстве с утра репу парила… хлеба не было… а тут лежишь на хлебе и с голоду…

— Не успеешь… обидно, конечно…

— Ты дед, расскажи… — перебил его мысли внук. — У других то ребят и рассказать некому, а мне надо…

— Зачем? — вернулся Соломон.

— Для урока…

— Странно… Ну, ладно… Ты знаешь, Малыш… два солдата подружились в армии и воевали все время вместе. Повезло им. На задания их посылали вместе, и на отдых они уходили рядом… Много вокруг солдат погибло, а они все вместе, да вместе… И однажды их двоих засыпало землей… разорвалась мина и засыпала землей… не ранило, не убило, а живых засыпало… Только не перебивай, а то не смогу рассказать… я еще никому не рассказывал — тебе только… Вот умру… не перебивай, сказал тебе… и так и не расскажу… И засыпало их землей в ночь под праздник Октябрьский в ноябре… Лежали они долго и вспоминали свои жизни короткие… потому что еще молодые были и обидно им очень было… Когда умираешь и понимаешь, что умираешь, обидно очень становится… Почему? Посмотреть хочется: а что дальше будет… хотя… ну, неважно… и шел другой солдат, да споткнулся о штык винтовки, который из земли торчал… а у солдата винтовки не было… С оружием тогда плохо было, а воевать надо… ну, выдавали оружие, конечно, но всем не хватало… А когда откопали их, двоих этих, они уже почти не живые были… ну, еще не мертвые, а вот куда потянешь — туда и пойдут… или на небо, или обратно в землю… спас их тот солдат… пальцем глину у них изо рта выковырял, а туда водки из фляжки плеснул — и они ожили понемножку… В госпитале полежали, больница такая, обратно их в строй вернули, в часть, — на фронт, значит, и стали они опять воевать… Только вот странная штука какая… перестали они бояться… мин, снарядов, пуль… и жалеть перестали… Как? А так! Ничего им не жалко было: ни себя, ни других, ни своих, ни врагов… только губы сожмут — и не пожалеют… и очень им от этого тяжело жить стало… так тяжело, что они только об одном жалеть стали, что опять ожили, потому что если никого и ничего не жалеть — жить невозможно… сам подумай…

Тогда они так решили: опять сходить под землю и спросить ее, куда их души делись… потому что, думали они, что потеряли там, под землей, души, когда почти умерли… пошли… то есть и не пошли… Во время налета сильного артиллерийского в блиндаже, это такой землянке, прятались, а снаряд рядом разорвался и опять вход засыпало, но они там не одни были — откопались потом, а пока сидели землей запертые и спросили потихоньку землю… что стало с ними… И она им ответила, что остались под землей их души до той поры, пока война не кончится… а когда кончится, если они забудут все, что с ними было, от радости — так и останутся жить надолго, но никого и ничего жалеть не будут, а если заплачут, когда война кончится, вернутся к ним души, а сколько они с ними проживут — никто не знает. Потому что, когда жалеешь — жить тяжелее…

Воевали они долго потом, и всяко с ними бывало, забыли под конец об этом обо всем, а когда война кончилась, поехали по домам… и горько заплакали… Почему? У одного немцы всю деревню сожгли вместе со всеми, кто в ней был… В церковь согнали и сожгли… а у другого всех евреев выловили, в гетто собрали, оцепили колючей проволокой и тоже убили, и в ров бросили… Заплакали они горько-горько… и вернулись к ним души… Живы, живы они… А зачем души вернулись? Наверное, чтобы они жалеть других научили…

— Я тебя про войну просил… а ты мне… а ты мне сказку…

— Нет, Малыш, к сожалению, это правда… Только это правда про войну… вот поэтому про войну никто и не рассказывает… — всё равно не поверят…

20 января 2001 г.

Нью Джерси