Штурмфогель - [2]

Он сделал то же усилие, какое обычно делал при уходе наверх, но, оттолкнувшись, не вытянулся, а склонился вперед – и понесся к медному диску в стене, который оказался гораздо дальше, чем это мерещилось поначалу, и был уже не диском, а широким отверстием, за которым открывались какие-то непонятные, но очень большие сооружения…

В первый миг его бросило вниз, но он раскинул крылья и лег на воздух.

Справа была неровная, в выступах и впадинах, стена, и слева была такая же стена – не зеркальное отражение, не форма для отливки, – скорее ответ на вопрос. Впереди, вверху и внизу – Штурмфогель охватывал все это единым взглядом – клубился красноватый туман. Если долго вглядываться, то можно было увидеть, как далеко впереди пряди тумана свиваются в медленную воронку, со дна которой изредка проглядывает открытое звездное пламя. Сзади туман был не таким красным, и на его фоне не сразу замечался молочно-белый круг прохода.

Штурмфогель сегодня был первым. Он описал плавный медленный круг. Крыло оглаживало воздух, подобно тому как костяной шпатель мороженщика оглаживает ком мороженого. На воздухе оставались бороздки от перьев. Воздух вздрагивал и пел.

Ему самому хотелось петь.

Полет уже не изумлял его так, как прежде. Но радовал – больше, чем прежде.

Белые длинные крылья с черными кончиками. Изгиб плавный и напряженный…

Когда-нибудь ему просто не захочется менять облик на человеческий.

Из белого туманного диска вылетели еще двое: ворон и сокол. Почему-то совершенно не хотелось вспоминать, кто из них какое имя носит на земле. Гауптман будет аистом – и этого достаточно.

Вот он, аист…

Наконец стая собралась почти вся: аист, ворон, сокол, дикий гусь, орлан, буревестник. Одного не хватало – лебедя-трубача, – но такое иногда случалось: не смог оторваться или, наоборот, проскочил наверх. Вшестером они описали несколько кругов, и наконец аист подал знак: негромкий горловой звук. Потом он скользнул на левое крыло, на секунду опустил лапы и растопырил пальцы – стая тут же сравнялась с ним, сплотилась. Штурмфогель занял свое место: справа сзади. Гауптман повел строй к левой стене, к знакомым зигзагообразным выступам.

Наступил черед иллюзий: они летели к стене – а казалось, удалялись от нее. Или же стена убегала, расступалась. Рельеф становился все сложнее и вычурнее. В сущности, стена была изнанкой нижнего мира, но следовала ему не так, скажем, как план следует местности или фотография – лицу, а скорее как описание пейзажа, набранное текстом Брейля, следует самому пейзажу. То есть нужно знать шрифт, нужно знать язык, нужно обладать воображением и фантазией, чтобы из слов составить картинку…

Штурмфогель уже и сам ориентировался в изнанке достаточно уверенно. А сейчас их вел гауптман, для которого такие полеты были примерно тоже, что прогулки в собственном садике.

Вот произошла еще одна перемена. Стена, только что бывшая вертикальной, мягко наклонилась и оказалась под крылом. Дымка закрывала страшно далекий горизонт; туман, розоватый и зеленоватый, заполнял особенно глубокие ямы и ложбины.

Почти неуловимая медленная пульсация где-то там, в толще скал. Даже непонятно, что изменяется: свет, цвет, объем, формы…

Вниз. Вниз. И вот оно – чудо. Цветные пятна, оспины, выступы, впадины, царапины, тени – все это вдруг сливается, становится как бы призрачным рисунком на стекле, а сквозь стекло и сквозь рисунок возникает… что же это такое? Полузнакомое… Башня? Ха, да это же такой резной стакан для карандашей, а стоит он на столе у начальника школы! Вот теперь виден и весь стол, и чей-то локоть, дальше часы на массивном браслете, кисть с толстыми пальцами…

Пульсация ослабевает.

Вираж. Нам в другую сторону.

Штурмфогель ожидал увидеть погон, но нет – исполинское плечо гладкое: пиджак. Вверх, мимо мясистого уха и дальше, над ровной порослью волос. Голова похожа на малую планету. Высокий устойчивый смерч стоит над ее полюсом…

А сквозь кору планеты неясно проступают цифры! Их много. Их не рассмотреть снаружи – но это не требуется.

Стая описывает несколько кругов вокруг макушки и восходящего от нее темного жгута. Слишком уж он черен и расчерчен молниями…

Гауптман дает знак. Стая выстраивается в цепочку и по спирали начинает снижение туда, к основанию смерча.

Рев ветра. Воздух словно насыщается сталью. Крылья вздрагивают.

Не трепещи, Штурмфогель! Можно ли бояться бурь птице с такой фамилией?

Строй рвется, собирается вновь – и вновь рвется. Штурмфогель старается держаться за гауптманом. Тому тяжелее – аист хрупок. Мимо проносится сокол, сложив крылья. Близкая молния ослепляет. Штурмфогель уже один и скользит, подчиняясь урагану. Все силы уходят на то, чтобы держать крылья. Держать крылья. Держать!.. Но круче и круче нитки спирали – и вот его самого словно скручивают в тугой жгут…

Боль в мышцах нестерпимая.

А потом все кончается. Штиль. Тишина – после рева бури особенно оглушительная. Звенящая. Полумрак. Свет идет откуда-то снизу.

Свет серовато-розовый.

Гауптман собирает стаю. Все целы – как ни странно. У кого-то не хватает маховых перьев, но это мелочь. Ворон крутит головой, разевает клюв. Глаза у него обалдевшие.