Штурманок прокладывает курс - [109]

Только у Терентьича глазницы не были забиты снегом. И казалось, он видит то, чего не видим мы, живые. Четвертым повесили Тазиева, арестованного больше месяца назад.

Русская, немец, украинец, азербайджанец... Не разбираясь в национальности казненных, фашисты прибили к воротам кладбища доску с надписью: «Предатели украинского народа».

Ночью кто-то заклеил доску бумагой, на которой было написано: «Слава погибшим героям». Бумагу сорвали и выставили у виселицы караул, трех здоровенных полицаев. И вот тогда Вася Голованов сказал!

— Теперь пойдем мы.

Мы пошли, когда настала ночь, а с нами трое рабочих с завода Терентьича. И еще двое подъехали к кладбищу на санях с тыла, где лежит за оврагом заснеженное Львовское шоссе. Луна еще не взошла. Светилось окошечко кладбищенской сторожки. Полицаи грелись самогоном, оставив одного на посту. Не скрипнул под валенками снег, не вскрикнул под виселицей полицай.

— Это — первый, — сказал Голованов.

Мы не тронули фашистскую доску. Мы тихо пошли к сторожке...

А когда настал новый день, люди увидели на кладбищенских воротах трех повешенных полицаев, и под ними черные буквы: «Предатели украинского народа».

Далеко от города, под вековой липой у Львовского шоссе, в братской могиле похоронили мы нашу Катю и тех, кто погиб вместе е ней.

Тяжело было долбить чугунную землю. И насколько же тяжелее закидывать мерзлыми комьями, а потом легким снегом! Мы управились только к рассвету и ушли, не оставив ни звезды, ни знака, ни зарубки.

На краю леса нас ждали сани. Здесь мы остановились, обернулись. Вдалеке прошла по шоссе машина, скользнув лучами на повороте по заснеженным стволам. И я увидел очень ясно — может, это был только льдистый отблеск фар? — под той самой липой засветились на миг маленькие огни, нежные и гневные, как глаза Кати. И подумалось мне: придет время, растопит огонь их сердец ледяную броню, и поднимется звонкая молодая трава отчаянью и смерти вопреки.

Глава седьмая ВЕСНА СРЕДИ ЗИМЫ

1

Еще в середине января мы узнали о прорыве блокады Ленинграда, потом наши взяли Воронеж, и, наконец, грянул Сталинградский гром, возвещая всему свету — и врагам, и союзникам, и нам, солдатам в тылу врага, — что весна уже не за горами.

Лютовали февральские метели, заваливали хаты до стрехи сыпучим снегом, сравнивали овраги с дорогой, но уже виделся в просветленном цвете, неба конец зимы.

В эту самую пору ковылял от села к селу бедолага-нищий с клюкой. Где дадут гнилую картофелину, где угостят подзатыльником. Через полицейские кордоны, мимо закутанных до бровей немецких часовых шел он из полесских чащоб и дошел до самого Южнобугска, а там разыскал бакалейную лавчонку.

— Подайте калике перехожему христа ради! — снял с плеча залатанную торбу и еще что-то сказал хозяйке такое, что она быстро увела его в комнатку за лавкой.

Дарья Денисовна растолковала, как найти отряд Запашного, и хоть Сергий со своими хлопцами редко сидел больше суток на одном месте, бродяжка-нищий все-таки настиг нас в одном селе.

Я брился за ситцевой занавеской, Запашный и еще несколько человек отдыхали — кто на лавке, кто на печи. Один Голованов не знал покоя. Толком не отдохнув, он уже собирался в новый поиск. Тоска гнала его, и даже я, знающий Васю не первый год, поражался его ярости и неутолимой жажде боя.

— Ищешь пулю, Вася, так и скажи.

— Ты знай брейся, воспитатель! — буркнул он. — У каждого своя пуля.

Тут я услышал, как хозяин хаты кого-то выпроваживает:

— Иди ти під три чорти! Немає в мене ніяких гостей.

— Було б болото, а чорти напригають!

С намыленной щекой я выскочил из-за занавески.

— Пантелеймон!

Мгновенно бродяжка-нищий преобразился. Куда девались хилость и хромота? Откинул котомку, вытянулся по-солдатски:

— Связной разведцентра прибыл, товарищ Штурманок! Получите пакет! — И разлетелась надвое сломанная о колено клюка.

— Ну, теперь видно, что скоро весна, если распустился Лист-подорожник! — Впервые после гибели Кати Голованов улыбался... Он обнял бывшего своего разведчика: — Вот это в точку. Мы ж без связи с тех самых пор...

И снова помрачнел, ушел в свое горе, да и мне не захотелось больше шутить и смеяться. Еще не затянулись наши раны.

— Докладывай, Пантелеймон!

Из шифровки Веденеева мы узнали, что скоро начнется большой рейд конных партизанских соединений на юг — в украинские степи. Нам надлежит разведать маршрут на своем участке, выбрать места для привалов, а потом всем отрядом влиться в партизанскую лаву. И еще надо нам срочно указать точку для выброски парашютиста с рацией и оружия.

Я тут же засел за составление разведсводки, а Пантелеймон тем временем, водрузив свои валенки у печной трубы, будто каждый день сушил их здесь, занялся борщом и кашей.

Терпения не хватало дождаться, пока он кончит.

— Будешь рассказывать ты? — спросил кто-то из хлопцев.

Он вытер миску хлебом.

— Буду. Підійшов Гітлер до свого портрету та й каже: «Адольф, що станеця з нами, як більшовики переможуть?» З рами виставилась намальована морда та й каже: «Мене знімуть, а тебе повісять!»

Голованов хлопнул его что было силы по спине:

— Вот чертов Подорожник! Серьезно рассказывай!

— А разве я шучу? В Полесье, в Белоруссии — полная чудасия. Немцы снимают дивизии с фронта против нашего брата.