Штурман воздушных трасс - [2]

— Нет, наверное, это было так...

Гавриил Михайлович рассказал всю историю. Потом они направились к обелиску. К ним присоединились люди, неизвестно как узнавшие о невероятной случайности.

Кто-то бережно отковырнул стекло, чтобы достать ставший теперь легендарным пропуск. Вместо него вставили листок бумаги, на котором Прокофьев написал: «Здесь погиб, спасая жизнь своего командира, лейтенант Анисимов».

— Пусть пока будет это. Я обязательно разыщу его фотографию.

Гавриила Михайловича уговорили снова вернуться в один из уцелевших домов. В считанные минуты на столе появилась бутыль со спиртом и большая сковорода яичницы.

— Ты не кручинься, соколик, старая примета есть: долго жить будешь, коль при жизни тебя по ошибке похоронили, — сказала первый тост уже знакомая пожилая женщина.

Надо было улетать, но какая-то притягательная сила заставила Прокофьева вернуться к могиле Анисимова, сесть возле нее и вспомнить все, что было связано с этим молодым летчиком-инструктором, накрывшим его своим телом в момент взрыва мины.

...Это произошло ровно год назад, в июле 1942-го. Прокофьев перебазировался со своими Полтавскими высшими авиационными курсами штурманов на ставропольский аэродром. Едва наладили учебу, как поступил приказ систематически вылетать на воздушную разведку наступающих войск противника в интересах штаба Буденного.

Теперь с аэродрома курсов уходила пара разведчиков под Сталинград и в сторону Ростова.

На рассвете 25 июля один из Пе-2, летавших на разведку, вернулся раньше времени. Летчик на большой скорости подрулил к стартовому командному пункту. Еще не остановились винты, а штурман уже выскочил из кабины:

— Танки у Маныча! Много!

Его обступили, возбужденно требуя показать на карте место и направление движения противника. Кто-то упорно допытывался, сколько танков.

— Может, наши? — усомнился один из летчиков.

— У страха глаза велики. Наверное, несколько штук, а больше пыли, — стали раздаваться голоса.

Прокофьев протиснулся в круг:

— Нанесите данные на карту, поедем к генералу Вершинину.

Командующий 5-й воздушной армией Константин Андреевич Вершинин, штаб которого располагался почти на краю аэродрома, уже знал, что танковая группа противника прорвалась через Дон на широком фронте и пока сдержать ее не представлялось возможным.

— Готовьтесь к эвакуации, товарищ Прокофьев, — сказал он.

— Товарищ генерал, что делать со складами бомб и горючего для вашей армии? — напомнил Прокофьев. Он уже не первый раз говорил об этих складах, наспех сделанных в лесу рядом с аэродромом.

— Склады придется взорвать, вывозить их не на чем, да и некогда. Сколько можно, заправимся бензином и подвесим бомбы, а остальное надо заминировать. Позаботьтесь об этом.

— У меня нет минеров. Думаю, правильнее будет, если этим займется ваш начальник тыла. Он и решит, сколько взять с собой, сколько взорвать.

Вершинин укоризненно взглянул на Прокофьева:

— Ваш, наш... Стоит ли считаться с этим! Важно, чтобы не досталось врагу. Хорошо, пусть это будет наша общая операция. Я сейчас дам команду, чтобы выделили подрывников, а все остальное возьмите на себя. Уходить все равно придется вместе.

Курсы перебазировались в Среднюю Азию. Сформированные колонны автомашин с имуществом двинулись на восток. Улетели самолеты, сделав по последнему вылету на бомбежку.

Вечером Прокофьев заехал в штаб воздушной армии, который тоже готовился к эвакуации. Вершинин, измученный сорокаградусной жарой и постоянным нервным напряжением, сидел в опустевшей комнате, которую уже нельзя было назвать командным пунктом армии.

— Не верится, что есть люди, которые могут спать до полного удовлетворения, — сказал он. — Мне даже во сне иногда спать хочется. Ладно, придет время — отоспимся. Давайте договоримся с вами так. Завтра ждите по телефону сигнала для взрыва складов. На случай, если откажет связь, дадим три красные ракеты. А теперь, как говорится, спокойной ночи. — Вершинин устало улыбнулся.

Ночь была неспокойная. Северная часть неба полыхала багрянцем. Канонада слилась в один сплошной гул. Прокофьев прошел по городку, поторапливая замешкавшихся. Потом вернулся на летное поле, где теперь остались только два самолета УТ-2 — для него и его заместителя Паринова. Рядом сидели летчики Анисимов и Брык, механик и три курсанта, выделенные в команду подрывников. Паринова не было. Прокофьев вспомнил, что видел его в последний раз вечером, когда передавал решение Вершинина о подрыве складов. Тот довольно странно повел себя, заявив, что поскольку склады не наши, а армейские, то незачем из-за них рисковать, задерживаться. Надо, мол, ночью, пользуясь темнотой, уйти на машинах, а летчики прилетят сами.

— Вы думаете, что говорите? — возмутился Прокофьев. — На вас возложена задача взорвать склады, иначе все достанется врагу.

Но в глазах Паринова не было и тени смущения. Сейчас об этом не хотелось даже вспоминать. «Черт с ним, — подумал Гавриил Михайлович, — наверное, где-нибудь отсиживается. Все равно придет на аэродром, куда ему деваться».

— Шевченко, — обратился он к старшему группы подрывников, — ждать больше нельзя. Идите к складам. Как только от нас или от штаба воздушной армии взлетит красная ракета, взрывайте. Когда мы с Париновым взлетим, на аэродроме больше никого не будет. Идите на восток, пробирайтесь самостоятельно.