Штурм - [67]

Танков и самоходных артиллерийских установок у нас было очень мало. А если учесть, что в первый же день боя половина их подорвалась на минных полях, то станет ясным, что пехота фактически вела бой почти без танков. Те 12–15 боевых машин, которые оставались в строю, не могли оказать наступающим существенной помощи. Поэтому вся тяжесть обеспечения ближнего боя пехоты в глубине обороны противника легла на артиллерию.

С большими трудностями столкнулись артиллеристы, сопровождавшие пехоту. Орудийным расчетам из четырех-пяти человек приходилось под огнем врага перетаскивать пушки на руках по изрытому полю.

А ведь были же у нас еще в 1936 году легкие безоткатные орудия, усовершенствованию которых, к сожалению, не уделялось внимания, и их сняли с вооружения. Как бы они пригодились нам теперь!

Огонь 82-миллиметровых минометов хорошо использовался только в начале боя, при атаке первой и второй траншей противника, и значительно хуже при штурме третьей позиции, когда минометчикам приходилось перемещаться. Минометы перетаскивать сравнительно легко, они разбираются, а вот подносчикам достается. Пока они со своим десятком мин доползут до новой позиции, проходит много времени.

Когда обстановка более или менее прояснилась, Захаров приказал командиру 13-го гвардейского корпуса генералу Чанчибадзе из-за правого фланга 3-й дивизии ввести свежую, 87-ю гвардейскую дивизию. Она находилась во втором эшелоне корпуса, в трех-четырех километрах от передовых частей, и должна была бегом вдоль Распаханного вала спуститься к морю и окружить группировку противника в районе Кула.

Вечерняя темнота стала окутывать местность, но бой не затихал. Необычайное световое зрелище открывалось с нашего наблюдательного пункта. Весь Перекопский перешеек был освещен. Вспышки орудийных выстрелов и разрывов, пламя возникающих пожаров, огненные пунктиры трассирующих пуль со всех сторон прорезали сумеречную мглу. Далеко к югу вспыхивали немецкие голубовато-белые ракеты. Уже не по ходам сообщения, как раньше, а прямо по открытому полю бежали к Турецкому валу подносчики пищи.

К шести часам утра 9 апреля 87-я гвардейская дивизия овладела гребнем Распаханного вала и вышла на берег Перекопского залива. Соединения противника, занимавшие западный фас Турецкого вала и Кулу, оказались отрезанными от своих войск. Наш 55-й стрелковый корпус, перейдя в наступление, к девяти часам овладел западным гребнем Турецкого вала.

Всю ночь на 9 апреля мы готовили новую артиллерийскую обработку противника. Возникало немало трудностей в связи с тем, что уже не существовало сплошной линии фронта. Кое-где наши роты и батальоны на полкилометра вклинились в расположение немцев; последние, местами будучи в окружении, еще удерживали за собой отдельные опорные пункты. Поэтому часто мы не могли стрелять по передовым вражеским окопам, так как около половины наших снарядов из-за рассеивания падало бы на своих. А гитлеровцы, закрепившиеся в этих окопах, могли задержать продвижение наступающих.

Именно об этом вскоре сообщил мне по телефону начальник разведки Дмитриев. Он доложил, что противник контратакует мелкими группами, чтобы выровнять фронт и выбить наши штурмовые отряды, глубоко вклинившиеся в его боевые порядки. Генерал Захаров взял у меня трубку и долго уточнял данные, полученные от разведчиков. Потом обратился ко мне:

— Видно, немцы постараются ночью усилить оборону опорных пунктов, и прежде всего Джулги. Что вы предпримете?

Я ответил, что артиллеристы выдвигают пушки и гаубицы поближе к передовым подразделениям пехоты. За два-три часа до рассвета они будут на месте. Командующие артиллерией дивизий еще засветло указали районы позиций, а командиры артполков выслали туда пеших артиллеристов, чтобы подготовить окопы для гаубиц и щели для номеров.

— Замечательно! — сказал командарм. — А почему бы вам не вывести на прямую наводку тяжелые стопятидесятидвухмиллиметровые гаубицы? Вот было бы хорошо!

— Такая мысль и мне приходила в голову, и я даже приказал отрыть десять орудийных окопов против Джулги. Но потом отказался от этой затеи. Стопятидесятидвухмиллиметровую гаубицу, которая весит семь с половиной тонн, не дотянут даже сто человек. Можно попробовать прицепить ее к двум тракторам, но как вспомнишь наши лигроиновые ЧТЗ-60, так злость разбирает. Когда они работают, из каждой выхлопной трубы, как из самовара, бьет такое пламя, что на поле они будут настоящей мишенью.

— Да, — медленно произнес Захаров, — и все же подвезти тяжелые орудия надо. Пусть даже потеряем половину, зато другие окажут пехоте неоценимую услугу. Благо там храбрый и умный командир артполка подполковник Иванов. Он что-нибудь придумает…

Поздно ночью командующий армией, крайне раздраженный, еще раз зашел ко мне.

— Подумать только, — сразу же начал он, — сильнейшую оборону с дотами, броневыми куполами нам удалось пробить. Две такие позиции из трех прорвали! А развить успех, оказывается, нечем.

Он долго ходил по блиндажу и не мог успокоиться.

Наступило утро 9 апреля. После дополнительной пристрелки — а она была необходима из-за близости наших войск к противнику — мы приступили к артиллерийской подготовке. Поставленные ночью гаубичные и тяжелые орудия целый час били непрерывно по дзотам, огневым точкам, траншеям. После этого в 10 часов пехота дружно поднялась в атаку.