Штурм - [66]

Ровно на восемьдесят шестой минуте неистовый грохот сменился на мгновение мертвой паузой, после чего артиллеристы произвели ложный перенос огня.

Мы, наблюдавшие с фланга, отчетливо увидели, как стена желто-серого дыма и пламени передвинулась на 200–300 метров вперед. Немцы, надо полагать, теперь торопились выйти из блиндажей в окопы для отражения предстоящей атаки. Конечно, тут у них неизбежны суета, установка пулеметов, скопление людей. И вот тогда-то половина всей нашей артиллерии и множество минометов внезапно обрушили огонь на изготовившихся к бою гитлеровцев.

Одновременно разрывы немецких снарядов стали учащаться, и очень скоро перед нашей первой траншеей выросла завеса из дыма и земли. Это гитлеровцы вели артиллерийский заградительный огонь, «запрещающий» советской пехоте подняться в атаку. Через семь минут мы должны выкатить из глубоких ниш пушки для стрельбы прямой наводкой. А заградительный огонь гитлеровцев не позволит этого сделать, и тогда даю команду «Буря!».

Это условный сигнал начала контрбатарейной борьбы — подавления вражеской артиллерии.

Пятьдесят батарей залпами ударили по всем действовавшим огневым позициям противника. Очевидно, первый огневой налет еще застал его прислугу у орудий и нанес большие потери. Завеса перед нашими траншеями стала быстро редеть и скоро исчезла.

К сожалению, дальность наблюдения не позволяла видеть, а среди общего гула несмолкаемой пальбы нельзя было уловить звуки первых выстрелов контрбатарейной группы. Но по тому, как немцы быстро прекратили огонь, можно было догадаться об успешном подавлении их артиллерии.

В то же время, чтобы орудия прямой наводки могли беспрепятственно разрушать огневые точки, корпусные и дивизионные артгруппы стали бить по минометам противника, а полковые — по опорным пунктам и траншеям в двух-трех километрах от переднего края.

Потом пленный офицер, командовавший батальоном 50-й пехотной дивизии, рассказывал, что у них создалось трудное положение, когда артиллерия перестала их поддерживать. «А минометчики, — сказал он, горько усмехнувшись, — которые вполне могли бы расправиться с советскими орудиями, бесцеремонно стрелявшими с открытых позиций, почти все были прижаты к земле внезапным русским огнем…»

Напряжение нарастало. И так же, как прежде, половина всей массы огня переместилась в глубину. Наши пехотинцы зашевелили над окопами полторы тысячи чучел в касках. Это создавало у гитлеровцев впечатление атаки. Они снова выскочили из блиндажей и «лисьих нор», готовясь ее отразить. Но вместо атаки другая половина орудий и минометов обрушила на их головы сотни тонн металла.

Наконец, четвертый огневой налет потряс все окружающее. Двенадцать минут снаряды рвались на переднем крае. Приближался решающий момент. Наши пехотинцы накапливались в первой траншее. Как только мы перенесли огонь в глубину, пехотные цепи с криком «ура-а-а!» стремительно ринулись в атаку.

Результат первого дня штурма следует признать блестящим. К пятнадцати часам на направлении главного удара 3-я гвардейская дивизия овладела тремя линиями траншей, а 126-я стрелковая — Армянском. Этого не ожидало далее командование фронта. Оборона в центре была прорвана. Глубина прорыва увеличена на три и расширена в южной части на два километра. В условиях укрепленного района это неплохо. С выходом 3-й гвардейской дивизии в район Джулги, а 126-й — в Армянск первая и вторая позиции главной полосы обороны на Перекопе были расчленены на две части — западную и восточную. Лучшие результаты штурма показала 126-я дивизия: ее командир генерал Казарцев умело и своевременно воспользовался массированным артиллерийским огнем.

На правом фланге армии западный фас Турецкого вала, а на левом — восточный оставались к этому времени еще у немцев. Здесь на них никто в лоб и не наступал.

Во второй половине дня 3-я гвардейская стрелковая дивизия вела бой за опорный пункт Джулга. Я приказал приготовить сосредоточенный огонь по Джулге из трехсот орудий. Доложил свое решение командарму.

— Правильно, — одобрил он. — Но давайте вначале запросим Цаликова. Может быть, в Джулгу ворвались его роты.

Цаликов подтвердил, что огонь открывать нельзя, так как в поселке будто ведут бой его батальоны.

Через три-четыре часа после начала атаки сопротивление немцев усилилось. Генерал Конрад, командир 49-го армейского корпуса противника, по-видимому, не ожидал, что нам удастся так глубоко вклиниться в его оборону. Поэтому он спешно перебросил с участка 51-й армии пехотный полк 111-й дивизии.

К вечеру успешно начавшееся наступление стало постепенно затухать. Надо было выяснить истинное положение наших передовых частей, чтобы знать, чем им помочь.

Обстановка оказалась сложной.

Пехота, прорвав первые две позиции главной полосы обороны, наступала уже не цепями, а отдельными изолированными группами. А генерал Конрад спешно подбрасывал резервные батальоны. Они чаще переходили в контратаки, которые в этих условиях тоже были необычными. Как потом выяснилось, роты и даже взводы 3-й и 126-й дивизий, отражая контратаки, удерживали за собой захваченные окопы и попадали в своеобразное окружение. Радиосредств роты тогда не имели, и не всегда командир стрелкового полка своевременно узнавал, что происходит в том или другом его подразделении.