Штурм - [2]

Большой город выглядел по-боевому, готовый в любой момент ответить врагу ударом на удар. На бульварах серебрились только что спущенные аэростаты, высоко в небе патрулировали истребители, настороженно глядели вверх зенитки. По улицам громыхали танки, проходили войска.

Останавливаемся у первого же киоска «Союзпечати». Сегодняшние газеты! В очереди узнаем: только что по радио Юрий Левитан сообщил об освобождении нашими войсками Ростова и Харькова.

Хорошо начался новый год! После тяжких испытаний, огромных потерь в людях и технике, когда даже союзники неделями исчисляли сроки нашей гибели, на фронтах наступил долгожданный перелом. Пора, пора!

2 февраля 1943 года закончился разгром оккупантов у берегов Волги. 330 тысяч солдат и офицеров не досчитался Гитлер. Прорвана блокада города Ленина. Освобождены Великие Луки. За ними — Ростов, Харьков. Стратегическая инициатива прочно захвачена советскими войсками.

Около нас задержалась колонна грузовиков с противотанковыми «ежами» в кузовах. Хотя гитлеровцы отогнаны от столицы всего на сотню километров, командующий Московской зоной обороны уже отдал приказ убрать заграждения, прикрывавшие подступы к городу.

Пересекаем Красную площадь. Справа — близкие сердцу заснеженные зубцы кремлевской стены и серебристые ели по обе стороны ленинского Мавзолея. Последний раз я был здесь 8 августа 1941 года, после выхода из окружения. Мне посчастливилось тогда разговаривать в Кремле с Михаилом Ивановичем Калининым. На приеме было десять командиров, только что прибывших с фронта за получением правительственных наград.

В сопровождении секретаря Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкина к нам вышел Михаил Иванович. Он выглядел сильно усталым, лицо осунулось. Видимо, бессонные ночи измотали его… Поздоровавшись с каждым из нас (Горкин успел шепнуть: «Осторожней, руку сильно не пожимать!»), Михаил Иванович пригласил всех за стол.

Обращаясь ко мне, он спросил:

— Так что же, отступаем опять? — и, словно рассуждая сам с собой, продолжал: — Как это может быть? Мы много уделяли внимания Красной Армии, снабдили ее чем нужно, а она отступает. Ведь бои идут у Смоленска, Ленинграда… В чем дело? Почему?

Мы сидели притихшие. Всех нас охватило такое ощущение, будто именно мы виноваты в отступлении войск. Я рассказал Михаилу Ивановичу о том, как враг застиг нас врасплох внезапным нападением.

— Да, да! — промолвил Калинин, отвечая, видимо, на какие-то свои вопросы. — Проглядели, проглядели! Не верили в возможность нападения.

Михаил Иванович подробно расспрашивал о первых боях. Прощаясь с награжденными, сказал:

— Верю, что скоро наш боец остановит германца. Будет советский солдат в Берлине, как бывали там наши предки — славные богатыри земли русской! Партия, Центральный Комитет делают все для того, чтобы разгромить коварного врага.

С той памятной встречи в Кремле прошло полтора года. А как все изменилось в Москве! Всюду строгий порядок, спокойно стоят на своих постах бойцы местной противовоздушной обороны, сурово насупив брови, на запад идут солдаты, одетые в новые шинели.

По узкой улице подъезжаем к штабу артиллерии Наркомата обороны СССР. Старинное здание с высокими окнами, несмотря на маскировочные зигзаги и пролом от прямого попадания бомбы, выглядит строго и величаво.

В штабе меня тотчас же принял заместитель командующего артиллерией генерал-лейтенант Б. И. Шереметов. Он почти не изменился с тех пор, как мы виделись последний раз, несколько лет назад. Сухощавый, подвижной и даже при шпорах, как истый конник.

— Знаете, зачем я вас вызвал? — сразу же спросил он, весело поблескивая стеклами пенсне, и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Маршал артиллерии Воронов решил назначить вас на важнейшее сейчас направление — во вторую гвардейскую армию Южного фронта. Поздравляю!

Я хорошо знал командующего артиллерией этой армии, боевого генерал-лейтенанта С. А. Краснопевцева.

Благодарю Шереметова за поздравление и осторожно спрашиваю:

— Но разрешите узнать, что случилось с Семеном Александровичем Краснопевцевым, жив ли он?

— Э-э, да вы, батенька, отстали от жизни. Вторая гвардейская отличилась в боях за волжскую твердыню, и все ее руководство получило более высокие назначения. Бывшему командующему армией генерал-полковнику Родиону Яковлевичу Малиновскому поручен Юго-Западный фронт, вашему предшественнику Краснопевцеву передана артиллерия Южного фронта. Вот так-то. — Шереметов кивнул на полураскрытый чемодан, стоявший у стены: — Я только вчера прилетел с Волги. Хотите послушать кое-что об этих боях?

— О, конечно!

— Ну так вот. — И генерал, подойдя к висевшей на стене карте, живо, с видимым удовольствием поведал подробности этой битвы.

Еще во время напряженных боев на подступах к Волге осенью 1942 года Ставка Верховного командования начала подготавливать силы для разгрома оккупантов, рвавшихся к великой русской реке. Враг теснил наши части в городе, а маршал артиллерии Воронов по решению Ставки уже накапливал мощные артиллерийские группировки для контрнаступления.

— Кое-кто из больших начальников сильно нажимал в дни обороны на Воронова, требовал больше снарядов, орудий, — продолжал генерал, — но Николай Николаевич оказался «крепким орешком» и сохранил все, что надо для перехода в контрнаступление. Ему приводили веские доводы: мол, в момент наступления будут введены в действие воздушные армии Красовского и Хрюкина, они нанесут сокрушительный удар. На это Воронов спокойно, в своей манере, слегка этак растягивая слова, отвечал: «Это очень хорошо, но не забудьте, что наступать придется в ноябре. Вполне возможно, будет нелетная погода. Авиация останется на земле. Что тогда прикажете делать? Нет, только артиллерия наверняка поможет пехоте при любой погоде». И он оказался прав. Сильный снегопад, а с утра и туман не позволили вовремя использовать самолеты. — Борис Иванович мелкими шажками прошелся по кабинету, мелодично позвякивая шпорами. — Девятнадцатого ноября в восемь тридцать началась артподготовка штурма — самая мощная за время войны. Тысячи орудий восемьдесят минут били по позициям противника, подавляя его пехоту и артиллерию.