Штурм Грозного. Анатомия истории терцев - [86]

Но майор это чувство в себе подавил. Он улыбался, отдавал десятки нужных и ненужных, но создающих необходимый психологический настрой указаний и распоряжений и всячески старался подчеркнуть обыденность, незатейливость полученной задачи.

– Постоим, пропустим и отойдем, – отвечал он на настороженные вопросы казаков.

Но это мало помогало. Тревога читалась на лицах офицеров и казаков. Шутки повисали в воздухе. Вместо обычного хохота или улыбки на шутку – мрачные, напряженные лица и тревожные глаза.

Наступила ночь. Комбат сам проверял караулы, посылал начальника штаба, периодически заслушивал доклады командиров. Все было спокойно. Час спокойно, два, три… Ночь, тишина, мореные казаки, еще более мореные офицеры. Ночь успокаивает, убаюкивает, рассеивает тревогу. Веки сжимаются, возникает опасное ощущение, что все хорошо и все будет хорошо. Можно на пять минут забыться сторожком и чутким сном – все же хорошо. А боевики из Ачхоя поступили просто и мудро: с вечера спокойно выспались, пока в батальоне бдили, а под утро, с рассветом, когда казалось, что уже все прошло, подкрались так, как это умеют делать только они, гордые, горные воины – неслышно, как кошка по ковру.

Подкрались, сосредоточились и практически одновременно дали залп по колонне не менее чем из десяти гранатометов, сопроводив его густым автоматно-пулеметным огнем.

Залп взорвал тишину. Ухнули в ответ минометы, застучали пулеметы, автоматные очереди.

Командир батальона руководил боем, а самого неотступно грызло: «Неужели прошляпили, неужели?..» Коротко стукнула где-то и оборвалась последняя автоматная очередь.

– Командирам доложить обстановку и потери, – распорядился комбат и стал ожидать самого худшего. Но когда ему доложили, что двое ранены и один убит, он не поверил.

– Проверить, и еще раз доложить, – приказал он.

Им овладело какое-то странное чувство. С одной стороны, жаль было гранатометчика Чернышова, который вместе с отцом поступил в батальон. Рослый, видный, по-хорошему нагловатый, он носил РПГ, как игрушку, в бою вел себя раскованно и свободно, был смел, обладал природной военной косточкой, талантливо скрывая расчетливость и хладнокровие за напускной удалью и презрительно наплевательским отношением к боевикам. И вот такой прирожденный воин-казак пал во сне, не обнажив, что называется, шашки.

С другой стороны, настроившись на куда более существенные потери, майор испытал огромное облегчение.

С третьей стороны, как это ни странно, где-то внутри запульсировала какая-то радостная жилка: «Не зря! Не зря!» А что «не зря» – черт его знает. И ему вдруг нестерпимо захотелось разобраться, как это получилось, что, несмотря на внезапный массированный обстрел, батальон в этой рассветной катавасии потерял только одного человека.

Объехав вдоль колонны, он выяснил, что из выпущенных боевиками более чем двух десятков гранат в цель попала только одна, унеся жизнь гранатометчика. Остальные легли правее, левее, выше, ниже. Две или три срикошетили от машин. На многих машинах виднелись пулевые отметины. Старушка смерть встала над батальоном, готовая собрать обильную жатву, но не получилось. Почему?

– Может быть, удача и случай, может, выучка или все вместе взятое – да черт его знает, – в сердцах говорил комбат. – Значит, правильно расположились, вовремя дали отпор.

Дальше началось выполнение прямой задачи. Двое суток почти беспрерывно лентой мимо охраняющего дорогу казачьего батальона проходили воинские колонны. По раскисшей, чудовищно разбитой дороге шли танки, БМП и БТРы, колесная техника с личным составом. Все было залеплено грязью, ревели на пределе возможного двигатели, рычали и исступленно матерились водители и командиры. Так врезались в память казаков эти двое суток. Но что поделать: «Война диктует свои правила».

Батальон держал дорогу чутко и жестко, реагируя на малейшие попытки возобновить обстрел. Что там случилось у боевиков, неизвестно, но больше они казаков серьезно не тревожили. Несколько раз по мелочи постреляли и успокоились.

К вечеру второго дня из головного танка движущейся колонны, которую прикрывали мотострелки на пяти БМП, выскочил уже знакомый комбату подполковник и как-то просто и буднично сказал: «За мной никого. Меня пропустите, и возьмите Старый Ачхой. Потом выдвигайтесь на Орехово, туда уже идет мотострелковый батальон».

Комбат попытался что-то еще спросить и уточнить, но подполковник уже вскочил на броню и прокричал:

– Счастливо, майор!

Колонна тронулась, а комбат, выждав с полчаса, дал команду на отход. Отошли без приключений. А вскоре взяли и Старый Ачхой, и Орехово.

Сражение за Орехово не было рядовой вооруженной стычкой. Это была серьезная, заранее продуманная как российским командованием, так и чеченской стороной операция.

Убедившись, что никакими уговорами, призывами заставить чеченцев выдать боевиков невозможно, прибегли к последней мере – военной силе. При этом мирному населению было предложено покинуть село.

Начав наступление, казачий батальон натолкнулся на стойкое сопротивление боевиков. Бой за Орехово принимал все более и более ожесточенный характер и продолжался до ночи.