Штрафной батальон - [22]

Тетя Варя замолчала, глаза ее повлажнели, она достала из сумочки платочек. Виктор сидел понуро и ни о чем не спрашивал. Он и сам знал, мать ему рассказывала. Сын у Травкиных родился в Средней Азии, где они тогда жили, заболел малярией и умер, и больше у тети Вари детей не было.

— Ты понял меня, Витя? — печально и значительно спросила она.

Конечно же он ее понял! Не о таком сыне, как Виктор, мечтали она и муж. И не таким, как племянник, вырос бы их сын, которого Виктор не сумел им заменить. Пороху его душе не хватило. А вот у матери хватило! Мать сделала все, как придумала сама! Он ощутил вдруг не изведанное доныне чувство: ненависть к себе самому. Он ненавидел себя самого так, что готов был размозжить голову о стенку. Почему он не сумел отстоять у матери право решать самому свою собственную судьбу? Почему все решила она? Как все было бы дальше, если бы не приехал тогда так вовремя дядя Костя?

О том приезде генерала Виктору не хотелось вспоминать. Он всегда считал, что некрасивый его поступок давно забыт дядей, как и им самим. Они между собой никогда не говорили о их встрече в Москве в сорок третьем. «Стоит ли старое ворошить?» — думал Виктор. Но оказывается, все обстояло иначе. Не простил Травкин себе своего великодушия, не позабыл Витькиного позора. Да и как было забыть, если племянничек всегда торчал перед глазами?

— Почему он держал меня при себе? — спросил Виктор, надеясь услышать утешительное объяснение. — Мог отослать в какой-нибудь полк. И выглядело бы нормально, дескать, не хочет командир дивизии разговоров, что пригрел родственника в своем штабе.

По взгляду тетки Виктору стало ясно, что не следовало задавать этого вопроса.

— Травкин боялся отпустить тебя в часть, чтобы ты там коленца какого не выкинул.

— Не доверял?

— Не в том дело, Витя, как он мог быть спокоен?

И Виктор понял. Все это время, с того проклятого для Травкина дня, ему, генералу, пришлось жить в страхе, чтобы племянник спьяну сам кому-нибудь не разболтал. От этой мысли его обдало холодом, потом жаром, он густо покраснел, отвернулся и сказал:

— Ладно. Отобью домой телеграмму. Я же знаю, мамуле моей страсть как охота помахать на перроне букетом.

— Жестоко говоришь о матери, Витя.

— Это я-то жестокий? Я слюнтяй и лапша. Это она обошлась со мной жестоко. — И не совладал с собой — то ли вздохнул тяжело, то ли всхлипнул и, стыдясь своей слабости, весело сказал: — Ну и закатим мы с мамулей пир. На всю квартиру! Проснулся вчера рано утром, не было шести. Окно распахнуто, голуби откуда-то взялись, цокают по подоконнику, курлычут, и слышу — что-то знакомое, похожее на дождь, шуршит во дворе, а из окна так запахло Москвой, нашим двором, аж сердце защемило. Выглянул, а это солдат поливает из шланга кусты. Ух как мне домой захотелось!

Накануне отъезда Виктора тетя Варя собрала застолье, справила проводы. Не кто-нибудь уезжал от Травкиных, а родной племянник. А он в одиночестве, пока не было гостей, ходил с рюмкой вокруг накрытого стола и снимал пробу, заливал обиду. Знал, что нет у него права обижаться, но сердце не смирилось.

Полтора года и в мирной жизни не короткий срок, а на войне в пять раз длиннее. Покатились они вместе, генерал Травкин и его адъютант, по всяким дорогам — и по тем, какие значатся на картах жирной чертой, и по тем, что тонюсенькой линией. Белоруссию проехали всю и насквозь всю Польшу. Перемахнули Одер на «виллисе» по понтонному мосту. Воевали не хуже людей, хотя и не в первом эшелоне. Но война на войне везде война, пуля достанет и в последнем. Предоставлялась и генеральскому адъютанту возможность попасть в посмертные герои.

«Жалеешь, что не попал?» — спросил сам себя Виктор, отходя от очередного графина, и не удивился честному своему вопросу.

Собрались гости, помощники и заместители Травкина, выпили порядком за отъезжающего, а еще раньше в честь Победы, потом снова за старшего лейтенанта Курносова, уходящего в запас, за дальнейшую его успешную гражданскую жизнь.

— Скажи откровенно, дядя Костя, скажи на прощание, плохим был я у тебя порученцем? — спросил Виктор, презрев приличие и не опасное больше постороннее мнение. Вот так вот просто встал и спросил.

Мечтал задать этот вопрос с гордым достоинством, а получилось пьяно и слезливо, и было мучительно стыдно оттого, что приходится выпрашивать себе похвалу. Он стоял и трезвел, ждал, не садился, угадывая, как неуспевающий школьник, какую отметку поставит учитель в классном журнале.

— Витя, милый, о чем ты? — вмешалась моментально тетя Варя, похожая сейчас сильнее обычного на мать. — Дядя Костя хвалил тебя в каждом письме ко мне. Помнишь ведь, — обратилась она к мужу, — ты писал, что отпустил Виктора временно по его просьбе в роту и Витя там показал себя с хорошей стороны?

— Ха, тетя Варечка! — обрадованно воскликнул Виктор, чувствуя, каким он стал легким и ярким. Тетка вспомнила именно тот случай, о котором Виктор мог говорить без конца. Но было что рассказать! — Мы их, гадов, накрыли тепленькими. Пшенная каша в чугуне не успела остыть. Застрял наш грузовик. Полесье как джунгли! Стоим и думаем, в какую сторону идти? И вдруг ветерочек на нас подул и запахло дымочком. Чувствуем, собираются бандюги завтракать, заправляют салом кулеш. Они за ложки, а мы им: «Руки вверх!»