Штрафной батальон - [46]

Но той же дорогой, которой двигалась колонна штрафного батальона, густым, непрерывным потоком шла к фронту мощная боевая техника: танки, артиллерия, накрытые чехлами грозные установки реактивных минометов — «катюши». Обгоняя, с натугой ползли по раскисшей, изрытой воронками дороге автомашины с пехотой и различными грузами в кузовах. Низко над головами, курсом на запад, тянулись эскадрильи штурмовиков. Над ними чертили небо быстрокрылые истребители. И у солдат, ощущавших свою причастность к этой силе, вопреки вестям с передовой крепла уверенность.

На исходе дня колонна свернула с большака на заброшенный лесной проселок. Затеплилась надежда на близкий конец пути. Даже такие физически крепкие и выносливые штрафники, как Салов и Кусков, шли на пределе сил, а остальные, кто послабее, вроде почерневшего, натужно сипящего Петренко, вымотались вконец в ожидании спасительной команды «Стой!». И когда она действительно раздалась, многие без сил повалились на землю.

— Командирам рот развести людей по землянкам и явиться с докладом в штаб! — вслед за первой передали вторую команду комбата.

Подоспевшие квартирьеры повели подразделения штрафников к жилью. Батальон достиг своеобразного перевалочного пункта. В чахлом мелколесье и кустарниках по обе стороны дороги прятались рубленые служебные бараки и добротные солдатские землянки. До недавнего времени в этом месте стояла войсковая часть, ушедшая с боями вперед. Оставшиеся после нее помещения использовались для размещения на дневки и ночевки подтягивавшихся к фронту подразделений.

Взводу Колычева досталась просторная ухоженная землянка, сухая и теплая. Предшественники в ней останавливались запасливые и хозяйственные. Сена на нары в достатке натаскано. Дрова заготовлены и порядком сложены. Даже березовая кора на растопку возле печки лежала.

— С понятием мужики были, — оглядев все это хозяйство, отметил Костя Баев и опустился на корточки перед топкой.

Едва добравшись до нар, штрафники обессиленно валились навзничь, как были, в мокрых грязных сапогах и шинелях, какое-то время приходили в себя.

Шведов, однако, и тут остался верен своей натуре. Прежде чем лечь, громко объявил с порога:

— Внимание! Передаю последние известия! Отделенный Шведов принимает горизонтальное положение и просит его без особой нужды не беспокоить. Обращаться разрешаю только в случае прибытия пшенно-супового довольствия. Рядовой Кусков! Временно принимаешь команду на себя. Обеспечить полный порядок и тишину. Повторите приказание!

— Есть обеспечить порядок и тревогу по случаю ужина.

А часа через два, отдохнув и подкрепившись горячим ужином по усиленной раскладке, повеселели, задымили махрой. Ударились в воспоминания и разговоры, которые обычно заводятся в солдатской среде в минуты покоя и сытости.

Блаженно потягиваясь, Муратов захватил в горсть пук лежалого, но душистого сена, растер на ладони. Толкнул радостно в бок Дроздова:

— Глянь-ка, колхоз напоминает — духовитое. Бывалычи, пошлет бригадир за кормами, намечешь мажару. Апосля дня три от тебя такой запах идет. С полынкой. Богато у нас ее в степу…

— Ну и че? — недовольно отозвался Дроздов.

— Богато ее, говорю, дома-то… — с тоскливиной повторил Муратов, теряясь от равнодушия друга.

— Ну и че?

Ваня Яковенко, заинтересовавшись, тоже разнотравья набрал, отделил от пожухлой массы полевой цветок, поднес к носу:

— Смотри-ка, прошлогодний, а весной пахнет!

— Вот и я говорю! — обрадованно встрепенулся Муратов.

— Эх-хо-хо-хо-хо-о!.. — заглушая всех, протяжно и сладострастно вздохнул Кусков. — Еще б хотя по одной бабе на отделение комбат расстарался, и я б здесь до победы воевать согласился.

— А кто против?

— Известно, воевать так воевать — пиши в обоз!

— А и зачем на отделение? — послышался задиристый голос цыгана. — Ты засыпай скорей. Глядишь, на полное брюхо какая-никакая и приснится. На всю ночь твоя!

— Точно, братва! — подхватил Туманов. — Тушите свет!

Все заржали, а Костя Баев, переждав, деловито посоветовал:

— Слышь-ка, взводный, пока не поздно, прикажи этим бугаям на ночь брюки-то снять. Или пусть пуговицы расстегнут от греха подальше.

— Это для чего? — подыграл Павел.

— Дак, боюсь, несчастный случай приключиться могет, — невозмутимо продолжал Костя, — коль дойдет у них дело до баб — гляди, пуговицы с ширинок срываться начнут. Хорошо, если в потолок, а не дай бог стрельнет какая Туману в лоб. Что тогда? Это ж форменная контузия произойдет. Не дотянет пацан до передовой! — под взметнувшийся хохот заключил он.

— Зато комбат ему справку под печатями спроворит, как он на защите родины пострадал!

— Ага, жди! Сказано — кровью оправдаться можно. А у него не контузия даже будет, а конфузия!..

— Прикажи, взводный, прикажи! — катаясь в приступе смеха по нарам, просил Бачунский. — Салову и Кускову!

И пошло и поехало.

Среди ночи Павел проснулся от толкнувшегося под сердце холодка, прянул глазами на то место, где Василевич с Порядниковым на ночлег устраивались. Никуда не делись, здесь они, голубчики, и Халявин, конечно, рядышком. Разделись до нательных рубах и сапоги с ботинками сушиться выставили. После гауптвахты, отбытой Тихарем и Яффой, прыти у блатняков поубавилось, даже материться и огрызаться стали меньше. Тем не менее Павла не покидала подозрительность: не в овечью ли шкуру рядятся волки? Или приближение фронта с неизбежной развязкой так примиряюще на них действует?