Штрафная мразь - [29]
Половков шевелил губами, словно что-то шептал или молился.
Через цейсовские стёкла смутно проглядывали заросшие бурьяном поле межи, неровные брустверы окопов.
Немецкая траншея шевелилась, жила своей жизнью. Высовывались каски, торчали стволы пулемётов. Немцы сноровисто, как муравьи, сновали по траншее, выбрасывали на бруствер обрушившуюся землю, укрепляли стенки окопа, рыли ячейки.
Не отрывая от глаз бинокль, Половков поворачивал пальцами окуляры — сначала в одну, а затем и в другую сторону, отыскивая наилучшую видимость.
Перед его глазами порывистый ветер клонил набок стебли сухой полыни, заполняя окрестности заунывными звуками близкой смерти.
Рядом в рваной, рыжей телогрейке стоял связной Печерица, переступал с ноги на ногу, согревая, втягивая пальцы рук в коротковатые рукава замызганной телогрейки.
Половков опустил бинокль и приказал Грачёву, поджидавшему его в окопе:
— Командиров взводов ко мне! Живо!
— Есть!
Обдирая и обрушивая шинелью стены узкой траншеи, ротный быстро пошел к землянке, куда уже подтягивались офицеры роты.
Через пару часов в наскоро отмытых от бензина металлических канистрах принесли спирт. В них была «наркомовская норма»- узаконенные Верховным сто грамм водки перед атакой.
Это была та мера милосердия, которую Родина в те страшные дни могла отмерить своим защитникам, идущим на смерть.
В окопы пришёл командир роты. Засел в блиндаже у старшего лейтенанта Васильева.
Взводный воевал давно и своей рассудительностью, умением беречь подчинённых вызывал уважение. Он не суетился перед начальством, был независим в суждениях, командовал четко и всегда по делу. Половков назначил его своим заместителем, хотя и часто одёргивал его за излишнюю категоричность.
Первым прибежал младший лейтенант Голубенко.
Зашуршала плащ — палатка и в землянку потёк холод осеннего рассвета. Голубенко не переступая порога принялся сбивать грязь с сапог. Не поднимая головы, Половков раздражённо бросил:
— Май месяц тебе что ли? Давай заходи!
Голубенко боком протиснулся в дверной проём.
Он был совсем не командирского вида, щуплый, в новенькой, ещё необмятой шинели. В роте был всего лишь третий день. Только что выпустился из училища.
Предыдущему командиру взвода кто-то во время боя выстрелил в спину.
Такое бывало нечасто, но случалось. Штрафники совсем не были агнцами божьими. Если офицер вел себя, как последняя тварь, беспричинно стреляя тех, кто ему не нравился, то шансов получить пулю от подчинённых у него было немало. Могли и в карты проиграть. Что поделать — публика была оторви и брось!
Голубенко начал докладывать звонким детским голосом:
— Товарищ капитан, младший лейтенант…
Чувствовалось, что он волнуется, но старается не показать волнения. На него было приятно смотреть. Руки по швам, слегка сжаты в кулаки. Воротник гимнастёрки застёгнут.
Командир роты сухо оборвал:
— Та-ак… Садись лейтенант!
Вскоре явились командиры второго и третьего взводов. Они почти ровесники, с разницей всего в пару лет и были похожи друг на друга, как сиамские близнецы. Аккуратно перетянутые ремнями, с аккуратно пристёгнутыми погонами, с планшетками на боку, они друг за другом проскользнули в блиндаж. Доложили лаконичной скороговоркой:
— Товарищ капитан, младший лейтенант Привалов по вашему приказанию прибыл.
— Товарищ капитан, лейтенант Степанцов…
В черной от копоти печурке звонко потрескивали дрова.
В полуприкрытой металлической дверце полыхало пламя, бросая оранжевые отблески на лица собравшихся офицеров.
Командир роты молча выслушивал скороговорку, курил, смотря на бушующее в печи пламя, бесстрастно кивал головой, рукой давал знак садиться.
Взводные в штрафной роте подобрались надёжные. Половков уже знал это.
Выслушав доклад Степанцова, ротный в последний раз затянулся папиросой и сунув окурок в оранжевую щель повернулся лицом к офицерам.
— Ну что ж… Кажется все собрались. Агитаторов взводов я не приглашал. Им поставите задачу самостоятельно.
Сидящий в углу землянки Хусаинов поигрывал трофейным ножом, монотонно втыкая его в крышку снарядного ящика.
Из открытой дверцы выскочил уголёк. Упал под ноги Голубенко. Тот смущаясь наступил каблуком на чадящий уголёк. В блиндаже потянуло дымком.
Половков вздохнул и встал, едва не задев макушкой прокопчённый бревенчатый потолок землянки.
— Товарищи офицеры. Завтра в пять часов утра атакуем немецкие позиции. Получено боевое распоряжение из штаба армии. Наша задача, атаковать на этом участке передовую линию немецких окопов. — Половков ткнул пальцем в карту.
— Прорвать оборону, занять первую и вторую линию немецкой обороны и удерживать до подхода второго эшелона. Ваши соображения?
В блиндаже притихли. Голубенко побледнел и сглотнул слюну. Торчащий кадык на его шее судорожно дернулся. Степанцов вздохнул. Привалов молча расстегнул крючок шинели.
Узкое лезвие с силой воткнулось в снарядный ящик.
— Если артиллерия поработает, то возьмем, — С уверенностью проговорил Васильев, нашаривая в карманах широких ватных брюк папиросы.
— Наступаем без артподготовки! — Жёстко сказал Половков. — На это и расчёт. Немцы перед рассветом сонные, атаки не ждут. Расчёт на внезапность.
Раньше считалось, что фраер, это лицо, не принадлежащее к воровскому миру. При этом значение этого слова было ближе по смыслу нынешнему слову «лох».В настоящее время слово фраер во многих регионах приобрело прямо противоположный смысл: это человек, близкий к блатным.Но это не вор. Это может быть как лох, так и блатной, по какой-либо причине не имеющий права быть коронованным. Например, человек живущий не по понятиям или совершавший ранее какие-либо грехи с точки зрения воровского Закона, но не сука и не беспредельщик.Фраерами сейчас называют людей занимающих достойное место в уголовном мире.
Все эта история выдумана от начала и до конца. На самом деле ничего этого не было. Не было чеченской войны, не было тысяч погибших, раненых, сошедших с ума на этой войне и после неё. Не было обглоданных собаками и крысами трупов, человеческих тел, сваленных в грязные ямы как отбросы. Не было разбитых российскими ракетами и снарядами российских городов и сёл.И много ещё чего не было. Как не было и никогда не будет меня.Все совпадения с реально существующими людьми и реально происходившими событиями рекомендуется считать совершенно случайными, и абсолютно непреднамеренными.
От Алексея ушла жена, и он запил на три дня. Его навестил друг Гена, и два парня, не мудрствуя лукаво, решили поехать служить по контракту в Чечню. И вот они в Грозном. Здесь все другое, не такое, как в мирной жизни. Другие люди, другие отношения, другие ценности. Даже имя пришлось поменять. Теперь у контрактника Алексея позывной Майор. И его ставшая хрупкой жизнь как бы начала отсчет заново…
Почему тысячи русских людей — казаков и бывших белых офицеров воевали в годы Великой Отечественной войны против советской власти? Кто они на самом деле? Обреченность — это их состояние души, их будущее, их вечный крест? Автор не дает однозначных ответов, проводя своих героев через всю войну, показав без прикрас и кровь, и самопожертвование, и предательство. Но это не та война, о которой мы знаем и о которой писали в своих мемуарах советские генералы. Пусть читатель сам решает, нужна ли ему правда «без прикрас», с горем и отчаянием, но только узнав эту правду, мы сможем понять, как жили наши деды, и простить.
Она о том, как в ней остаться человеком... Грёбаный саксаул. Сергей Герман. "Армия не только школа боевого.
Завоевать интерес – цели не имею, поэтому он привьётся вам от моего нераскрытия темы, жанра, описания героев, времени. Мне просто казалось, что я вне времени, когда писал сье. Содержит нецензурную брань.
Размышления о тахионной природе воображения, протоколах дальней космической связи и различных, зачастую непредсказуемых формах, которые может принимать человеческое общение.
Среди мириад «хайку», «танка» и прочих японесок — кто их только не пишет теперь, на всех языках! — стихи Михаила Бару выделяются не только тем, что хороши, но и своей полной, безнадежной обруселостью. Собственно, потому они и хороши… Чудесная русская поэзия. Умная, ироничная, наблюдательная, добрая, лукавая. Крайне необходимая измученному постмодернизмом организму нашей словесности. Алексей Алехин, главный редактор журнала «Арион».
Как много мы забываем в череде дней, все эмоции просто затираются и становятся тусклыми. Великое искусство — помнить всё самое лучшее в своей жизни и отпускать печальное. Именно о моих воспоминаниях этот сборник. Лично я могу восстановить по нему линию жизни. Предлагаю Вам окунуться в мой мир ненадолго и взглянуть по сторонам моими глазами.
Книга включает в себя две монографии: «Христианство и социальный идеал (философия, право и социология индустриальной культуры)» и «Философия русской государственности», в которых излагаются основополагающие политические и правовые идеи западной культуры, а также противостоящие им основные начала православной политической мысли, как они раскрылись в истории нашего Отечества. Помимо этого, во второй части книги содержатся работы по церковной и политической публицистике, в которых раскрываются такие дискуссионные и актуальные темы, как имперская форма бытия государства, доктрина «Москва – Третий Рим» («Анти-Рим»), а также причины и следствия церковного раскола, возникшего между Константинопольской и Русской церквами в минувшие годы.
Небольшая пародия на жанр иронического детектива с элементами ненаучной фантастики. Поскольку полноценный роман я вряд ли потяну, то решил ограничиться небольшими вырезками. Как обычно жуткий бред:)