Штрафбат. Закарпатский гамбит - [9]
Кроме хозяина довольно просторного кабинета, половину которого занимал стол для заседаний, похожий на взлетную полосу прифронтового аэродрома, находилось еще пять человек, двое из которых были в штатском. Из этой пятерки Карпухин знал только заместителя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» генерал-майора Вересаева, с которым неоднократно встречался в кабинете Абакумова. Остальных ему представил сам хозяин кабинета, после чего тут же перешел к делу:
– Степан Васильевич, товарищи уже знают о гибели связника, на работу с которым возлагались большие надежды, и я хотел бы услышать, как всё это произошло. Нам с вами надо точно знать, повлияет ли это ЧП на дальнейший ход оперативных мероприятий по Вербовщику и мукачевскому резиденту, который должен был организовать и проконтролировать его переход через линию фронта.
Смирнов замолчал было, пристукнув тупым концом карандаша по столу, но тут же вскинул на Карпухина глаза и уже более жестко закончил:
– А если говорить более прямо, нам нужно совершенно точно знать, заподозрил ли что-нибудь неладное мукачевский резидент и не решится ли он на возможно дополнительный вариант, чтобы полностью обезопасить и себя, и возложенную на него нашими друзьями-американцами миссию. Согласитесь, эта гибель под колесами военной полуторки столь же подозрительна, сколь и кощунственно глупа.
Карпухин не мог не догадываться, что ему в лоб зададут этот вопрос, и еще до отлета в Москву подкорректировал рапорт Тукалина, чтобы только спасти Новикова от трибунала. Он был убежден, что «Михай» воспримет гибель связника под колесами полуторки как нечто трагическое, но вполне жизненное явление. Мол, такой ход судьбы был предписан ему свыше, и способствовала этому излишняя нервозная суетливость связника, о чем не мог не знать мукачевский резидент. Поэтому и пересказал вкратце суть гибели связника, опустив при этом всего лишь одну деталь из рапорта Тукалина. Когда закончил свой короткий, но довольно емкий рассказ, тяжело вздохнул и развел руками: мол, все мы смертны и под Богом ходим.
Карпухин обратил внимание, что собравшиеся в этом кабинете офицеры, пожалуй, более всего озабочены именно этим вопросом, и не ошибся. Когда он замолчал, двое из них облегченно вздохнули и как бы повеселели даже. Да и сам хозяин кабинета уже не столь пристально вглядывался в лицо Карпухина.
– Та-ак, – произнес он негромко, пристукнув при этом тем же карандашом по столу, – это несколько облегчает наше положение. – И тут же: – Радист знает о гибели связника?
Карпухин отрицательно качнул головой.
– Нет.
– Вы уверены в этом?
– Стопроцентно.
– С чего бы вдруг подобная уверенность?
– За домом радиста установлено круглосуточное наблюдение, и за все это время у него не было ни одного гостя. Да и сам он со двора не отлучался.
Смирнов покосился на Вересаева, отдавшего контрразведке более тридцати лет своей жизни из неполных пятидесяти.
– Что думаете по этому поводу?
Неторопливый Вересаев пожал плечами.
– Сразу, конечно, полную раскладку не сделаешь, но в одном убежден точно. В силу каких-то обстоятельств связь резидента с радистом была односторонней, и резидент не может выйти на него, чтобы сообщить о новом канале связи.
– Ну а вы, генерал? – произнес Юхимович, обращаясь к Карпухину.
– Полностью поддерживаю эту версию. И именно на этом факте хотел бы предложить оперативную разработку, финалом которой будет задержание Вербовщика и того груза, который он намерен перебросить своим хозяевам.
Видимо, слышавший в своем кабинете и более амбициозные заявки, Смирнов прищурился на генерала и тут же перевел взгляд на подначальных ему офицеров госбезопасности.
– Ваши предложения?
Какое-то время в кабинете держалась напряженная тишина, пока ее не нарушил немолодой уже полковник госбезопасности:
– Товарищ комиссар, я уже докладывал вам о своем мнении по этому вопросу и готов настаивать на нем.
– Да, я уже слышал, но хотелось бы, чтобы это ваше мнение услышали и другие.
– Пожалуйста. Я считаю, что надо в срочном порядке провести необходимую работу с радистом и заставить его работать по нашему плану.
Он хотел, видимо, добавить еще что-то, но Смирнов жестом приказал ему сесть и, уже обращаясь ко всем сразу, произнес:
– Какие мнения по этому предложению?
– Что ж, вполне обоснованно и логично, – поддержал своего коллегу также молчавший до этого его сосед справа. – У нас совершенно нет времени на оперативные разработки, тем более что в данной ситуации мы пытаемся схватить за хвост черную кошку в черной комнате, которая может выскользнуть из нее в любую секунду. Кроме ужгородского радиста мы не знаем более никого, и поэтому именно вариант перевербовки радиста наиболее приемлем для дальнейшей разработки и выхода на Вербовщика. Так что лично я полностью поддерживаю этот план.
Слушая контрразведчиков, Карпухин невольно поморщился, словно у него разболелся коренной зуб, и этого не мог не заметить хозяин кабинета.
– Что, генерал, вы с подобным предложением не согласны?
Под Карпухиным скрипнул стул, и он поднялся со своего места.
– Так точно, товарищ комиссар, не согласен. И не просто не согласен с этим предложением, – повысил он голос, – но и категорически возражаю против него.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.