Штрафбат. Приказано уничтожить - [25]

Майор смотрел на них испытующим взглядом. Потом кивнул:

– Хорошо, сержант, давайте. А то в этой сложной ситуации уже хрен поймешь, кто кого побеждает. Вам что-нибудь нужно?

– Чтобы навечно зачислили в списки части, – пошутил Зорин. – Дайте пистолет, товарищ майор, – а винтовки мы здесь оставим, а то будем там с ними спотыкаться.

Поколебавшись, Шустов извлек из кобуры «ТТ» и протянул Зорину.

– И в кармане у вас еще штуковина, товарищ майор, – смущенно буркнул Вершинин. – Нас же двое. Да вы не волнуйтесь, вернем.

Майор покачал головой и неохотно извлек из брючного кармана трофейный парабеллум.

– Умеешь пользоваться, боец?

– Как же, товарищ майор, – охотно откликнулся Мишка. – Не поверите, у меня есть грамота за успехи в стрельбе.

– Удачи, сержант, – вздохнул Шустов. – И пулей давайте.

Двое бойцов помогли свернуть тяжелую крышку. Мишка задумчиво таращился в бездонную дыру и чесал грязный затылок.

– Да уж, шило, как говорится, вошло еще глубже в задницу… На что ты подписался, Леха? Думаешь, прокатит?

Зорин подтолкнул его, а сам, прежде чем рухнуть в преисподнюю, застыл на краю, недоуменно прислушиваясь. Немцы, засевшие в здании, явно издевались. Со стороны бывшей тюрьмы доносились звуки губной гармошки. «Музыкант» выводил мелодию. Нарочито фальшиво, глумливо. Но не узнать популярную в народе «Катюшу» было невозможно! Вот же твари…

Лазить по подземным коммуникациям, да еще без света, разведчикам до сегодняшнего дня не приходилось. Это был полезный опыт. В зловонной тесноте, постоянно застревая, матерясь сквозь зубы… На ощупь обнаружились две трубы, в которые условно могло протолкнуться человеческое тело – холодные, скользкие, на треть наполненные «пахучей» слизистой жижей.

– В какую лезем, Леха? – сдавленно сипел Вершинин. – Что-то мне здесь не совсем…

– Давай в ту, что на запад ведет, там Берлин и хренова тюряга, – пыхтел Зорин, тоже чувствуя себя не в своей тарелке. Он помнил, что существует термин, описывающий состояние человека, не способного находиться в тесном замкнутом пространстве, – когда паника и ужас поражают волю, – но забыл, как он называется. Или не знал. Или еще хуже – не знал, да еще и забыл.

– Мать твою, да где же тут запад? – стонал Вершинин. – Не видно ни хрена… Думаешь, у меня компас в башке, как у голубя? Леха, давай так поступим, чтобы не разругаться: ты ползешь, куда считаешь нужным, а я – прикрываю и, если понадобится, мщу за тебя.

Он пока еще ориентировался. Крышка люка над головой оставалась открытой, блеклый свет поигрывал на шероховатостях трубы. Когда он померк окончательно, Алексей зажмурился, пополз, кряхтя, стараясь не дышать носом, а когда труба расширилась и он уже не царапал затылком остроконечные выступы, встал на колени, яростно заработал конечностями, не забывая считать преодоленные метры. Они стучали в голове, как удары метронома: двадцать девять, сорок, пятьдесят… Они уже под зданием.

Пространство разъехалось, появилась возможность встать, уткнувшись во что-то головой. Мишка сосредоточенно сопел в затылок, поражался «сусанинским» навыкам Зорина. Они тыкались во все углы. Подуло свежестью. Полезли одновременно, отталкивая друг друга, дышали полной грудью, радуясь, что избавились от жуткой вони. Канализационный коллектор остался в стороне, зловоние сменилось сквозняком, и вскоре прямоугольный, выложенный кирпичной кладкой лаз уперся в стальную решетку вентиляционной отдушины. За решеткой просматривалась глубокая ниша, несколько каменных ступеней, фрагмент монументальной колонны – свет!

– Без шума, – буркнул Зорин. – Мы на первом этаже. Могут услышать.

– Хотелось бы посмотреть, как мы без шума сковырнем эту хреновину, – озадаченно пробормотал Вершинин. – Слушай, Леха, а давай уши ватой заткнем?

Им крупно повезло, что решетка не была закреплена снаружи. Дернули, взявшись одновременно. Тяжелая конструкция со скрежетом выдвинулась из створа, и вновь, сдерживая желание победно завопить, они полезли вперед, толкаясь локтями. Ниша вывела в озаренный мутным светом вестибюль. Колонны вырастали из полумрака. Вереница небольших окон, забранных толстыми решетками, располагалась на высоте, превосходящей человеческий рост. Стальная дверь на улицу, забаррикадированная мощным сейфом, – смертники явно не собирались в обратную дорогу… На втором этаже все так же невозмутимо постукивал пулемет. Временами оживал гранатомет, и тогда с улицы доносились глухие разрывы. Что и говорить, позицию немцы выбрали идеальную. Но абсолютно все предусмотреть они не могли.

Пригибаясь, ступая на носках, разведчики пересекли полутемный холл, присели у подножия монументальной лестницы. Во мгле вестибюля на стенках вырисовывались плакаты с карикатурами на русских, агитационные листки, призывающие крепить бдительность, выявлять шпионов, окопавшихся во всех сферах.

На крупном плакате суровый фюрер, подбоченившись, в щегольском плаще, смотрел прямо на Зорина. Надпись, почему-то, была на украинском: «Гiтлер – визволитель». Кумачовая растяжка над лестницей призывала: «Алес фюр григ, алес фюр зиг!» – «Всё для войны, всё для победы!» «И что мне это напоминает?» – задумался Зорин.