Штрафбат. Приказано уничтожить - [20]

– Отставить, – пробормотал лейтенант. – На том свете покурят, как прибудут. Вроде все, опоздавших больше нет? Заряжай! – скомандовал и втянул голову в плечи, когда где-то рядом бабахнул артиллерийский снаряд. Фашисты начинали обстреливать Багровичи. За первым снарядом грохнул второй, не так уж далеко от забора. Строй пошатнулся.

– Страшно, товарищ лейтенант? – захохотал трескучим смехом молодой. – Не приходилось в бою-то бывать?

– Заряжай! – повторно крикнул фальцетом покрасневший лейтенант.

Солдаты вразнобой заклацали затворами, стали вскидывать к плечу устаревшие винтовки Токарева.

– Целься!

«Черт, а ведь не хочется умирать! – осенило под занавес Зорина. Словно током ударило. – Что я тут делаю?!» Завертел, ошарашенный, головой. Мишка слева – глаза закрыты. Справа Кармазов – уставился в землю, в глазах тоска дремучая.

И за мгновение до вопля «Пли!» Зорин вдруг пролаял неожиданно для самого себя:

– Подождите, стойте! – И увидел, как дрогнул палец на спусковом крючке у стоящего напротив солдата, в глазах обрисовалось недоумение, ствол сместился.

– Ну, что еще? – недовольно бросил офицер. – Утюг забыл выключить?

Солдаты нервно захихикали, поломали строй.

– Чего надо-то? – переспросил офицер.

– Покурить дайте, – хрипло вымолвил Зорин.

– Ну, вот, и этот туда же, – всплеснул руками лейтенант. – Никакой дисциплины! Отставить перекуры! Целься!

Но задержка в несколько секунд оказалась решающей. Неужели он интуитивно чувствовал, что что-то должно произойти?! Завыло – протяжно, мерзко, на душераздирающей вибрирующей ноте – затряслось все перед глазами, пропали лица солдат, осталась лишь морская рябь… и мощный снаряд накрыл крыло здания, в котором располагалась гауптвахта.

От грохота заложило уши. Ударная волна отбросила к стене – он взвыл от боли, отбив хребет. Здание разваливалось, словно картонное. Взметнулись ошметки крыши, орал какой-то бедолага, познавший радость полета. Ругался Кармазов, потирая отбитый локоть. Мишка, отброшенный к стене совсем уж безжалостно, держался за голову. Строй солдат распался окончательно – кто-то упал, закрыв голову руками, кто-то сел на корточки, со страхом всматривался в небо. А взрывы продолжали греметь – слева, справа.

– А ну подъем! – взревел офицер. – Кончилась перемена! Строиться, целься!

– Да надоел уже, кретин! – харкнул слюной Кармазов.

И вновь шестое чувство плюс тренированный слух, способный вычислить нужный звук среди десятков ненужных. Второй снаряд, летящий именно сюда – по навесной траектории, уже рядом, уже на излете…

– Падайте к стене! – завопил Зорин Вершинину и Кармазову и рухнул как подкошенный в узкую канаву под кирпичной стеной, зажал уши.

Мир взорвался к чертовой матери. Завертелся, стал ломаться с оглушительным треском. Ребра тоже трещали, голова раскалывалась от боли. Клубы цементной пыли кружились по двору, и в первое мгновение, подняв голову, он ничего не понял. Зашелся кашлем, выбивая звон из ушей. Пинал скорчившихся в пыли товарищей по несчастью – те стонали и сипло жаловались на «недомогание». Зорин тряс их, бил по щекам – вроде живы, целы. Остальным участникам процесса повезло меньше. Мощный гаубичный снаряд рванул посреди двора, за спиной у расстрельной команды, проделав двухметровую воронку. Валялись стальные ворота, разорванные пополам. Бойцы лежали в живописных позах; все растерзанные, у кого-то оторвана нога, у офицера вместо лица – хорошо прожаренная котлета. Двум остальным приговоренным тоже не повезло – они не успели упасть и теперь лежали, посеченные осколками. А снаряды продолжали рваться – теперь везде, впереди, за спиной, в глубине поселка!

– Уматываем отсюда! – заорал Алексей, пинками поднимая выживших.

– Вот черт, – дошло до Мишки. – Ну ни хрена себе… Нас, что, не расстреляли?

– Что это было, мужики, едрить ее? – стучал себя по ушам Кармазов.

– Живо, живо, оружие собираем, а то быстро пожалеем, что еще на этом свете!

Бросились подбирать винтовки, которых было больше, чем нужно. Зорин забросил СВТ за спину, сорвал с солдата новенький, с иголочки, подсумок, набитый десятизарядными обоймами, – вместе с ремнем, подпоясался. Мишка, что-то бормоча под нос, ползал на коленях, забрал винтовку, расстегивал кобуру у лейтенанта с табельным ТТ…

– Стоять! – прозвучал истошный крик, и с чудом уцелевшего крыльца спрыгнул… капитан Яворский с перекошенным лицом. Хлестнул затвором ППШ и, плотоядно скалясь, начал приближаться на полусогнутых. Можно только догадываться, что он делал в здании гауптвахты и почему не пострадал при взрыве. Впрочем, все понятно – он должен был убедиться, что все, способные дать показания, мертвы. Опять эта харя, исковерканная брезгливой улыбочкой! Алексея затрясло, он принялся стаскивать винтовку – очередь взбила фонтан под ногами.

– Куда намылились, бойцы? – расхохотался офицер. Похоже, его качественно контузило. – Кармазов, стоять!

Разжалованный сержант застыл, покрываясь пунцовыми пятнами.

– Что, фашистские прихвостни, решили воспользоваться удобной ситуацией? – Яворский встал, сохраняя безопасную дистанцию. – Эх, поговорил бы я с вами, да ладно… – Он вскинул автомат.