Штрафбат 999 - [2]

— Именно благодаря тому, что я сама врач и помогала ему в работе, я уверена, что это ошибка. Ведь он совершил шаг, на который отважится далеко не каждый. Из стремления помочь другим он ставил опыты на себе. Вот как все было. Но потом — потом он был арестован как преступник и отдан под суд, который и вынес этот приговор. Это и побудило меня подать прошение о помиловании.

— Все могло быть куда хуже, — нетерпеливо произнес генерал. — Послушайте, фрау Дойчман: ваш супруг — ученый, и довольно известный. Именно поэтому он и был освобожден от воинской службы, пока это было возможно. Потом такой возможности не стало, и он подлежал призыву в армию. Но призыв, вероятно, не входил в его планы — вот он и решил впрыснуть себе эти бациллы, иными словами, заразить себя. Это квалифицируется как членовредительство, и двух мнений здесь быть не может. Что же касается приговора — он был приговорен к службе в штрафном батальоне, — то и данное подразделение входит в состав германского вермахта. Какое-то время ему придется оставаться там, затем его переведут в другую часть. Должен сказать, ваш муж еще сравнительно легко отделался.

— Я слышала, — вновь заговорила Юлия, прекрасно понимая, что ей никакими доводами не убедить стоящего за письменным столом человека, — я слышала, что этот 999-й батальон…

— Что вы о нем слышали? — не дал ей договорить Франкенштайн. — Что там сплошной сброд — преступники и так далее?

Генерал властно поднял руку, упреждая ее потенциальные доводы.

— Он — солдат, — холодно произнес генерал. — И вам не следует доверяться слухам. И потом — вермахт — это не институт благородных девиц. Мы призваны сражаться. И сражаться предстоит не одному вашему мужу — миллионы людей уже не один год на фронте. Вот что я могу в этой связи сказать.

— Понимаю, — едва слышно ответила Юлия.

— Постарайтесь уяснить — ваше прошение безосновательно. 999-й батальон — подразделение регулярных частей вермахта. Как и любое другое…

— Я понимаю, — ответила Юлия.

— Ну вот, — произнес генерал, явно давая собеседнице понять, что вопрос исчерпан, после чего демонстративно захлопнул папку с бумагами, поднял взгляд жидко-голубых глаз на Юлию и снова позволил себе улыбнуться.

Все кончено, думала Юлия, покидая кабинет генерала. Выйдя в коридор, она подошла к высокому окну и оперлась на подоконник. Да, 999-й штрафной батальон — подразделение регулярных частей вермахта, как и любое другое, какое-то время ему придется оставаться там, затем его переведут в другую часть, если успеют, эх, мой милый Эрнст, мой милый Эрнст, думала она. И все эти бессчетные дни и недели отчаяния, бесплодных надежд, безрезультатной борьбы за него, эти бесконечные, полные ужаса ночи, суд, приговор, потом попытка пересмотреть судебное решение, тщетная борьба с теми, кто этот приговор вынес, с неумолимыми, как вот этот генерал, — словно изо всех сил молотишь кулаками, пытаясь пробить податливую, но непроницаемую резиновую стену, страхи, опасения, завуалированные намеки или же жестокие, грубые фразы прямо в глаза, и вот теперь конец, крушение последней зыбкой надежды, погребенной под обрушившейся на тебя лавиной пасмурно-серого снега. Она широко раскрытыми, безумными глазами смотрела на окружавший ее мир и не видела его, пытаясь вспомнить и понять — о чем все-таки говорил этот генерал?

Когда молодой лощеный лейтенант, напустив озабоченность на миловидное личико, тихо поскрипывая сапогами, что-то насвистывая про себя, взбежал по лестнице в коридор, то замер как вкопанный. Свист резко оборвался, но губы генеральского адъютанта так и оставались сложенными трубочкой. Выпучив глаза, он смотрел на нечто, неподвижно застывшее у дверей в кабинет своего шефа. Потом он зашагал, постепенно переходя на бег, прочь от лежавшей без чувств на каменных плитах пола Юлии. Из полуоткрытого рта женщины торчали лоскуты изжеванного носового платка.

На окраине Познани, там, где проходит дорога на Кюстрин, располагался лагерь «Фридрихслуст» — место временной дислокации 999-го штрафного батальона. И какому только чудаку взбрело в голову наречь это унылое скопище каменных бараков столь романтическим именем, в первую очередь вызывавшим ассоциации со звуком охотничьего рожка, с приветливыми лесами, сворами собак, беззаботными пирушками в охотничьих домиках в стиле барокко? Но именно так было написано на поблекшей от времени табличке рядом с караульным помещением и шлагбаумом, испокон веку отделявшим лагеря от внешнего мира. Стояла осень. С затянутого низкими тучами неприветливо-серого неба на землю сыпался дождь, мелкий, нудный, холодный. И в это же время, когда за много километров отсюда, в Берлине, молодой лейтенант склонился над упавшей в обморок Юлией, родная мама 2-й роты 999-го штрафного батальона — обер-фельдфебель Крюль — принимал вновь прибывших. То есть был занят тем, как он выражался, что в очередной раз «радушно встречал новичков». Это уже успело превратиться в рутину. Сначала Крюль небрежно козырял на прощание конвоирам полевой жандармерии, доставившим сюда прибывших, будто давая им понять: мол, не боись, уж я как-нибудь пригляжу за этими субъектами, получат то, что заслуживают. Потом, выстроив у караульного помещения четверку прибывших по росту, Крюль, чуточку не по уставу сдвинув на бочок пилотку, долго и въедливо вглядывался в каждого из них, сначала справа налево, от самого высокого до коротышки, потом вертикально — сверху вниз, а потом снизу вверх. Виденное удручало обер-фельдфебеля: его широкую мясистую физиономию прорезали складки озабоченности, совсем как у малыша, вот-вот готового разреветься, толстая нижняя губа выпятилась, Крюль многократно кивнул, словно горестно осознавая, что оправдываются его наихудшие ожидания.