Штормовые времена - [16]
– Что ж, я рада слышать. Я теперь пойду посмотрю, как дела у мальчиков.
– Можно мне пойти с вами?
– Оставайся с матерью.
Шолто уже оправился от морской болезни. Он потягивал кофе и ел жесткое печенье, но был очень бледен. Конвей переодевался в сухую одежду.
– О, Аделина! – воскликнул Шолто. – Лучше бы мы никогда не отправлялись в это плавание. Скорее всего, мы пойдем ко дну. Ах, как бы мне хотелось вернуться в Ирландию к маме, папе, Тимоти и всем остальным!
– Чепуха, – сказала Аделина, садясь на край койки. – Через несколько дней ты будешь над этим смеяться. Вот, ешь свое печенье.
Она взяла из его руки печенье, отломила кусочек и положила ему в рот. Мальчик расслабился, и она накормила его остатками печенья, словно младенца.
Затем она повернулась к Конвею и попросила:
– Пойди поищи Филиппа и скажи ему, что он мне нужен. Просто скажи, что я должна его видеть и это очень важно.
– Зачем он тебе нужен?
Она бросила на него повелительный взгляд:
– Делай, что тебе сказано, Кон.
– Очень хорошо. Но он, скорее всего, не придет.
Конвей так тщательно повязал галстук, как будто собирался нанести визит.
– Ну, ты и щеголь! – ахнула Аделина. – Подумать только, возишься со своим галстуком, а мы скоро окажемся на дне!
Шолто уткнулся в подушку.
– Ты же сказала, что все хорошо. Ты же сказала, что мы будем смеяться над этим! – всхлипывал он.
– Добилась своего! – вскрикнул Конвей.
Он открыл дверь и вышел в коридор, но из-за качки дверь за ним никак не закрывалась. Аделине пришлось пойти и навалиться на нее всем весом.
Она вернулась к Шолто.
– Ты же знаешь, я пошутила, – успокоила она его. – Если бы я думала, что мы идем ко дну, разве я выглядела бы такой веселой?
– Ты не выглядишь веселой. Ты выглядишь странно и дико.
Она положила голову на подушку рядом с ним.
– Я выгляжу странно, – сказала она, – потому что думаю, что Кон заигрывает с малюткой Камерон. Поэтому я его и отослала, – чтобы расспросить тебя, Шолто: он говорил ей, что она хорошенькая? Он что, заигрывал с ней?
Зеленые глаза Шолто ярко сверкали.
– Именно так! Мы никогда не остаемся наедине, но он способен на все. «О, да ты прелесть, – сказал он. – О, какие длинные светлые ресницы. Подойди ближе и коснись ими моей щеки!»
– А что она сделала?
– Она коснулась. А он положил ей руку на грудь.
– И она не возражала?
– Нет. Она выгнула шею, словно кобылица, которую поглаживают. И глаза у нее округлились, как у кобылицы. Но она невинна, а Конвей нет. Он мог бы кое-что рассказать мальчишкам из английской школы.
Аделина хмуро сдвинула брови.
– Я скажу матери Мэри, чтобы она держала ее подальше от этого негодяя.
– Ну, если корабль идет ко дну, Аделина, они вполне могли бы наслаждаться жизнью.
– Корабль не идет ко дну!
Открылась дверь, цепляясь за нее, внутрь заглянул Конвей и сказал:
– Филипп пошел в вашу каюту, он мокрый, как мышь.
– Кон, входи и закрой за собой дверь.
Он закрыл дверь и встал перед ней, бледный и улыбающийся.
– А теперь, – сказала она, – больше никаких шалостей с Мэри Камерон! Если я об этом услышу, скажу Филиппу, и он так тебя встряхнет, что у тебя зубы застучат. Тебе должно быть стыдно – кружить голову ребенку!
– Что тебе наговорил этот врунишка? – спросил он, холодно смотря на брата.
– Мне не потребовалось узнавать это от него, – сказала Аделина. – Она сама мне сказала, что только сейчас выяснила, что она хорошенькая, и я наблюдала за тобой. Все, хватит об этом!
Он постарался открыть дверь и высокомерно выйти, но внезапный крен судна швырнул всех в один угол. На мгновение они вцепились друг в друга, затем она произнесла, крепко прижимая брата к себе:
– Ты будешь хорошо себя вести, правда, Кон, милый?
– Да, обещаю тебе.
Он проводил ее, а затем, склонившись над братом, нанес тому с полдюжины ударов, каждый сильнее предыдущего. Как ни странно, вместо того, чтобы вернуть болезнь, удары оказали оздоравливающее действие, так что уже через полчаса братья снова стояли на палубе и наблюдали за матросами, поднимавшими паруса, вновь пренебрегали опасностью, радуясь жизни, поскольку вышло яркое солнце и пенные волны терзали корабль уже менее жестоко.
Увидев Мэри, они отвернулись от нее. Мэри, в свою очередь, казалось, была занята собственными мыслями. Мать держала ее при себе.
Аделина обнаружила, что Филипп стоит посреди каюты в мокрой мятой одежде с прилипшими ко лбу волосами и ждет ее. Он отрывисто спросил:
– Зачем ты посылала за мной?
– Беспокоилась о тебе.
– Я стою и жду тебя.
– Всего несколько минут! Я была с Шолто, он болен.
– Как и все. Я изверг свой завтрак. Что ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты переоделся в сухое.
Он повернулся к двери.
– Если это все…
Она схватила его за руку.
– Филипп, не ходи. Ты погибнешь!
– Если бы это могло убить меня, я был бы плохим солдатом.
– Но что ты можешь сделать?
– Прежде всего придать храбрости пассажирам третьего класса и восстановить порядок. Они на грани паники. Что касается тебя, то ты могла бы прибраться в каюте. Здесь бардак!
– А чего ты ждал? – закричала она. – У меня больной ребенок! У меня полумертвая няня. Мне нужно было навестить миссис Камерон! Я должна заботиться о своем младшем брате! Я очень беспокоюсь о тебе. От стюардессы никакой пользы, она только сплетничать способна. В корабле течь! А ты просишь меня прибраться в каюте!
Горячо влюбленный в природу родного края, Р. Бедичек посвятил эту книгу животному миру жаркого Техаса. Сохраняя сугубо научный подход к изложению любопытных наблюдений, автор не старается «задавить» читателя обилием специальной терминологии, заражает фанатичной преданностью предмету своего внимания, благодаря чему грамотное с научной точки зрения исследование превращается в восторженный гимн природе, его поразительному многообразию, мудрости, обилию тайн и прекрасных открытий.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.
Сон, который вы почему-то забыли. Это история о времени и исчезнувшем. О том, как человек, умерев однажды, пытается отыскать себя в мире, где реальность, окутанная грезами, воспевает тусклое солнце среди облаков. В мире, где даже ангел, утратив веру в человечество, прячется где-то очень далеко. Это роман о поиске истины внутри и попытке героев найти в себе силы, чтобы среди всей этой суеты ответить на главные вопросы своего бытия.