Штормовое предупреждение - [91]

— Забери меня сразу, Господи, когда придет мой последний час, — бормочет Чарли.

Он решается еще раз посмотреть на старуху. И почти с ужасом замечает, что она смотрит ему прямо в глаза. Смотрит маленькими черными глазками, похожими на маслины, в них тускло отражаются длинные Неоновые лампы на потолке. Ее глаза пугают Чарли. В них нет равнодушия обреченности, как ожидал Чарли, в них нет печали, или безумия, или сонной одури от лекарств. Они полны ужаса. В них отражается огромная вселенная, состоящая из страха. Это взгляд человека в ясном сознании, все-все понимающего.

Прежде чем Чарли успевает отвести глаза, лицо чуть-чуть изменяется. Чарли не понимает, каким становится его выражение и может ли оно вообще иметь какое-то выражение. Но потом различает улыбку, едва-едва заметную, тем не менее Чарли точно знает, что улыбка эта предназначена ему. Чарли вздрагивает. Он смутно чувствует, что этой женщине известно что-то ужасное — о нем, о Чарли.

— Так что вам нужно?

— Мне?

— Да, вам. Что вы хотите?

— Ах да. Мне нужен Ллойд Джордж.

Медсестра, тучная, черная, не уступающая габаритами огромной морской корове, даже не поднимает головы. Сухим тоном она говорит:

— У нас тут каждая минута на вес золота. И мы не держим ни Ллойда Джорджа, ни Джима Каллагена, ни лорда Китченера[98]. Будьте любезны, назовите четко имя и фамилию, и я вам все скажу.

— Но его действительно так зовут. Ллойд Джордж. Только он не министр, он цветной. Его привезли к вам пару дней назад.

Медсестра смотрит на него скептически:

— Он черный, да?

— Ну да, цветной.

— Черный. Карибский африканец.

— Можно так сказать, можно эдак. Почему теперь всех все раздражает, а? Что ни скажешь, все невпопад.

— Просто среди нас есть и нормальные люди, не только эти, которые понаехали сюда со своими барабанами.

— Что вы такое говорите? Разве я хоть словом… Послушайте, милая, скажите, где он, пожалуйста, буду вам крайне обязан.

— Никакая я вам не милая.

— Ох, господи ты боже мой! Вы можете мне просто сказать, где он?

Она молчит, потом с недовольным видом начинает медленно листать регистрационный журнал, лежащий перед ней на столе.

— Палата Флоренс Найтингейл[99], вторая налево.

Чарли направляется в указанную сторону и с облегчением отмечает, что каталки с женщиной уже нет. Он идет по длинному коридору, стены которого увешаны детскими рисунками. Войдя в палату, он сразу находит глазами Ллойда. На его лицо страшно смотреть. Нос сломан, скула рассечена, левый глаз заплыл. Грудь туго забинтована, а к руке подсоединена капельница. Увидев Чарли, он даже не улыбнулся, просто удивленно вскинул брови и как-то странно кивнул, словно в ответ на свои собственные мысли. Потом что-то пробормотал себе под нос.

Чарли подходит к стоящему рядом с кроватью стулу:

— Как самочувствие?

Ллойд не отвечает.

— Боли здорово мучают?

Ллойд продолжает молчать, и это ужасно… У самого Чарли болят ноги от усталости.

— Ты не возражаешь, если я сяду?

Ллойд как-то неопределенно поводит головой, непонятно, что он имеет в виду, "да" или "нет".

Чарли усаживается, складывает на коленях руки, потом их опускает.

— Я смотрю, ты неплохо устроился.

Ллойд морщится. Когда он наконец начинает говорить, голос у него хриплый и сухой, загнанный вглубь, как у чревовещателя:

— Чего тебе нужно, Чарли?

Входит сестра, улыбнувшись, поправляет пузырек и переходники на капельнице.

— Как сегодня наши дела, мистер Джордж?

— Дела как сажа бела.

— Ну, это вы совершенно напрасно, — говорит она заученно-бодрым тоном. — Еще день-другой, и вы встанете на ноги.

Сделав это обнадеживающее заявление, она удаляется.

— Я смотрю, сестрички у вас очень даже ничего, — говорит Чарли, натужно изображая веселость. — Милашки.

И снова Ллойд молчит, не желая ему подыгрывать. Чарли шумно вздыхает:

— Ну что ты, в самом деле? Ты же закаленный парень, сколько всего на своем горбу вынес — и никогда не падал духом.

— У меня нет горба. Зато все остальное мне обеспечили. Перелом ребра, разбитая челюсть, проломленный нос, покореженная физиономия, два сломанных пальца, таким образом, на данный момент у меня в общей сложности целых всего шесть. А вот горб как-то упустили из виду.

— Но при чем тут я, Снежок? Почему ты со мной так разговариваешь? Так уж легли…

— Так уж легли карты, детка. — Ллойд на удивление точно воспроизводит интонацию Чарли, зло и хлестко, как это делали когда-то в школе.

— А ко мне-то какие претензии?

— Только одна: меня отдубасили вместо тебя.

— Да, но… Я не хотел… Все из-за него, из-за Майка Сандерленда. Я услышал, как он нахально смеется, ну и… Вот так все и получилось, Снежок.

Ллойд снова кивает, опять в ответ на свои мысли. Потом начинает говорить странно отсутствующим голосом, словно вокруг не больничные стены, словно он забыл про свои синяки и раны.

— Понимаешь, я тут много чего передумал, прокрутил в голове. Такая встряска способствует, если ты понял, о чем я толкую. Прочищает мозги в твоей старой черепушке.

Чарли, приободренный тем, что тон Снежка стал менее враждебным, улыбается.

— Это как с телевизором. Вдаришь по нему разок, и он снова работает.

— Ну, если ты считаешь, что с моей головой нужно обращаться, как с телевизором…